– Баю, баюшки баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и утащит за бочок, придет серенький волчок, и утащит за бочок.
Я вздрогнула и открыла глаза. Первое, что я увидела, большую полную женщину, которая укачивала маленького ребеночка на руках. Это ее песню я слышала только что. Она внимательно смотрела на меня, а когда я открыла глаза, повернулась в другую сторону.
– Эй, Ван Ваныч, проснулась доходяга твоя, – громко сказала она, хмыкнула и отошла от моей постели, в которой я лежала. Я повернула голову на бок и увидела своего спасителя, который спал на стуле. Он вздрогнул, проснулся, протер твои глаза и подошел ко мне.
– Как ты Ева, как чувствуешь себя, – тихо сказал он, наклоняясь ко мне.
– Плохо, – прошептала я, потому что в горле моем пересохло. Я догадалась, все поняла, как только открыла свои глаза и увидела себя в больничной палате. Это снова произошло. Произошло со мной, опять! Я потеряла ребенка…
– Ян знает? – спросила я хриплым голосом у Ивана.
– Да, – тихо ответил мне он. Я отвернулась от него и стала смотреть в стену. Сказать, что мне было больно, горько и обидно, значит, было, ничего не сказать. Я как будто умерла, перестала существовать. Потому что не понимала, почему это происходит со мной уже во второй раз.
– Ева, – позвал меня Иван, но я не отреагировала на его зов. – Я понимаю, тебе сейчас плохо, но я рядом Ева и я помогу.
– Мне никто не может помочь, – тихо сказала я, по-прежнему не глядя на него. – Никто, – прошептала я и закрыла глаза. – Лучше я умерла, сначала при бомбежке моего поезда, замерзла на вокзале и сгорела в том огне. Зачем, зачем меня оставили жить. Зачем! – закричала я.