Он осёкся на середине фразы, по суеверной привычке не
произносить вслух нехорошее.
*****
На корабле не было лазарета. Если заболел чем-то пустяковым –
будь любезен работать. Если это похоже на заразное заболевание, но
ходить можешь – переселят в изолятор и будешь какое-то время
выполнять «нерыбные» наряды подальше от коллектива (с вычетом из
зарплаты). Если за неделю болезнь не проходит – спишут на берег при
первом заходе, даже если там совсем чужие для тебя места.
А вот если «русский кашель» с кем-то приключится и он пластом
лежит… тут всё гораздо хуже. Заболел один член команды и не приняты
меры – через неделю сляжет весь корабль. И превратится в плавучий
филиал чумного барака.. А судно, чья команда еле держится на ногах,
горит в лихорадке и выкашливает свои легкие, налетит на скалы,
сядет на мель или иным образом погибнет – к гадалке не ходи. Лет
тридцать назад, когда симптомы ходивших по Европе респираторных
заболеваний были ещё тяжелее, с этим было даже строже.
Значит, изоляция, но уже вообще без выхода. Ведро тебе дадут и в
окошечко на двери еду и воду будут подавать. Да ещё чеснока и лука
побольше в рацион. И в обед стопочку спирта разведённого,
подогретого и с перцем.
Но если эти меры не помогали… а человек при этом не умирал… и
болезнь недели через две всё еще выглядела опасной, к бедняге
заходили двое дюжих матросов в прорезиненных костюмах и
респираторах, словно чумные доктора, накидывали на него брезентовый
мешок и выводили на палубу. Если верующий, читали молитву (в
основном они были лютеране, а у них ритуалы простые). Если
неверующий – еще легче, просто прощались. «Не поминай лихом», мол,
все там будем.
В поселениях такого человека высаживать запрещалось по какому-то
старому правилу. Сажали в лодку и выпускали его на голый песок или
на скалу, и адьос.
Но и это еще не все. Раньше, если на судне у кого-то появлялись
признаки «простуды», и оно не могло пристать к берегу, и отправить
лодку не было возможности… тяжелобольных матросов и пассажиров
могли просто выбросить в море. Из человеколюбия сначала пристукнув
молотком.
Последние годы такого не встречалось, если верить Скаро. Но всё
равно Младший – как и другие – очень боялся симптомов респираторных
заболеваний.
Переохладив ноги во время смены, а может от нервов, Александр
несколько дней проболел, покашливая и сморкаясь. Но переносил
болезнь легко, на работу ходил, хотя и ставили его теперь подальше
от всех и заставляли носить маску. И его временно перевели из
кубрика в отдельную каюту, на двери которой сохранилась табличка с
полустёртыми, но вполне читаемыми буквами «Амбулатория». Это и был
изолятор на Короле Харальде.