– Нет его, не пришел еще, – опередила Геля.
– Тогда, это… – начал было художник, но Геля и тут не стала ждать:
– Без него ничего не дам.
– Геля!.. – страдание разлилось по красивому, измученному жаждой лицу, синие глаза затуманились слезою. – Ну, Геля…
И сердце Гели дрогнуло. Открыв потайную дверцу в маленький, встроенный в шкаф для хранения кистей, бар, достала почти полную бутылку коньяка, налила в длинный, без ножки, хрустальный бокал, протянула Павлу.
Тот принял его сразу в обе ладони, стараясь не расплескать, осторожно поднес ко рту, а выпив, довольно крякнул, потом одной ручищей обхватив Гелю за плечи, притянул к себе и трижды громко, смачно поцеловал.
Пахло от Павла перегаром, потом и заношенным бельем, но Геле этот запах вовсе не был противен. Наоборот, прильнув на мгновение к художнику, она поспешила вдохнуть, втянуть его в себя, потом резко отстранилась:
– Ну, иди, теперь…
Это было ее чудное мгновенье. Опять в который раз подумала: надо же, расцеловал, не побрезговал. Не противно ему… Благодетель – тот не поцелует, да что там, пальцем до нее не дотронется. Заплакала, но слезы у нее теперь товар не дорогой, это тоже свойство ее болезни – слезливость, как и неоправданные вспышки гнева. Услышав знакомый перестук тросточки, быстро схватила швабру и скрылась в ванной. Там, прижавшись к стене, платком вытерла покрасневшие глаза и завозила тряпкой по полу, подождала, пока Благодетель не позвал:
– Геля!
Вышла, разулыбалась, хотя знала, что не будет Благодетель отвечать на ее улыбку, да и вообще смотреть в ее сторону. Оттого поторопилась, не давая ему увернуться, как бы цепляясь своим взглядом за его взгляд.
– Вам тут звонили, я не успела еще сказать, что вы не пришли, а он сразу: Здравствуй, Каин, это брат твой, Авель…
– Кто-кто?
– Ну, Авель.
– Что за ерунду ты говоришь, Геля, не пойму я. Ну-ка еще раз…
Геля повторила, медленно, выдерживая паузы между словами, подстраиваясь под ускользающий взгляд и вдруг увидела, как бледность разлилась по холеному, благородно интеллигентному лицу ее Благодетеля. Теперь он смотрел Геле прямо в глаза, и губы его шевелились, а сам он медленно отступал назад, пока не дошел до кресла и не опустился в него как-то расслаблено и обреченно. Тонкими пальцами дотронулся до шеи, пытаясь расстегнуть пуговицу рубашки, как будто ему нечем стало дышать, едва выговорил: