Когда через три минуты Лээст, сильно опаздывающий, наконец появился на пристани и тихо позвал, приблизившись: «Kiddy, прости. Повернись ко мне», – она – с созревшим решением сказать ему: «Всё закончено. Больше мы не встречаемся. Всё равно вы меня обманываете», – повернулась к нему и ахнула – экдор Эртебран подстригся – до линии подбородка – так же коротко, как у Лаарта.
– Мой бог… – прошептала Верона.
Эртебран подошёл к ней медленно, обнял её осторожно, прижал к плечу её голову и произнёс: «Ты простила меня?» Верона, не отвечая, лишь только тихонько всхлипнула, понимая, что не сумеет, что никогда не сможет уйти от своей любви к нему – от глупой любви – бессмысленной, не имеющей оправдания – ни с учётом аспекта вечности, ни с учётом чего-то прочего. Лээст поднял её на руки, сел с ней в «Ястреб», взлетел над пристанью и, развернувшись к югу, полетел над границей берега. Солнце, ярко-оранжевое, приблизилось к горизонту. Море, уже потемневшее, сверкало закатными бликами; небо – спокойное, ясное – густело ультрамарином и потоки холодного воздуха текли над землёй, как реки – быстрые и невидимые. Верона, ещё подрагивая и продолжая всхлипывать, боясь говорить ему что-то, обнимала его, зажмурившись, а сам Эртебран, понимая, что этот полет с ней на «Ястребе» – один из его последних, жадно ловил глазами краски земли и неба, и тоже молчал – от бессилия – перед мраком, уже сгустившимся – тем мраком, что поглотит его.
Скалы по правому краю вдруг отступили в сторону, образуя тихую бухту – абсолютно уединённую. Эртебран пошёл на снижение и посадил свою лодку на влажный песок – в ракушках – испещрённый следами чаек – в вынесенных прибоем зелёных прожилках водорослей.
– Посмотри, красота какая… – тихо сказал он дочери. – Я сюда прилетал постоянно, когда учился в Коаскиерсе…
Она попыталась представить его – сидящим в такой же шлюпке, в этом месте, где только небо, только скалы и только волны; где душа обретает спасение от извечного одиночества и где можно мечтать о будущем и видеть его изменяемым. Её сердце пронзила горечь – страшная – неземная – порождённая безысходностью – глухой безысходностью жизни, всё делающей по-своему, а совсем не так, как мечтается – горечь от осознания, что он прожил свою жизнь совсем не так, как хотелось бы – прожил её невостребованным – как муж, как отец, как мужчина – без любви, что самое главное. Сам Лээст, тоже прочувствовав её мысли – её состояние – помрачнел и сказал: «Не жалей меня».