Внутренне собравшись для разгона с нуля на безопасных шинах, Милгрим глянул вправо, вниз, увидел колено водителя в соседнем ряду, обтянутое серой тканью в тонкую белую полоску, и пропустил момент, когда зажегся зеленый.
И вот они уже несутся по круговому шоссе, водитель умело бросает махину «хайлюкса» вбок, встраиваясь в крошечные просветы на соседней полосе.
Милгрим понятия не имел, отчего это доставляет ему такой кайф. До Базеля он бы всю развязку просидел зажмурясь, а если бы знал про испытание загодя – повысил дозу препарата. А сейчас сидел, ухмыляясь, и держал зажатый между колен тубус двумя руками, как джойстик.
Они выехали с развязки. Милгрим блаженно выдохнул и почувствовал на себе взгляд водителя.
Этот был не такой разговорчивый, как Олдос. Хотя, может, просто из-за анализа мочи. Олдосу ни разу не пришлось забирать анализ и ехать в Лондон с остывающей баночкой в кармане.
Олдос рассказал Милгриму про «тойоту-хайлюкс»: про янкелевскую броню[14], пуленепробиваемые окна, боестойкую ранфлетовскую резину. «Защита уровня наркокартеля», – сказал Олдос. Зачем потребовался такой уровень безопасности, Милгрим не спросил, подозревая, что вопрос деликатный. В любом случае для Лондона их серебристо-серый пикап был явно нехарактерен.
После куда менее занимательного отрезка пути началась Юстон-роуд, а с ней и образ Лондона как такового.
Словно вхождение в игру: плоский лабиринт, фрактально составленный из мастерски проработанных, но не вполне реальных зданий, быть может слегка перетасованных с прошлого раза. Знакомые пиксели лишь предварительно намечены: сундук фокусника, нечто протеевское, потенциально даже неопасное.
Из-за ранфлетовских шин на битуме трясло сильно, на брусчатке вытряхивало душу. Милгрим откинулся на спинку сиденья и крепко ухватился за тубус. Водитель бесконечно крутил, держась, надо думать, примерно параллельно Тотнем-Корт-роуд. Направляясь в центр города, к Сохо.
>>>
У входа в «Синий муравей» ждал Рауш (водитель позвонил ему, пока они ползли в пробке на Бик-стрит). Сеял мелкий дождик, и Рауш прикрыл голову журналом. Полупрозрачный ежик темных волос, словно напыленных из баллончика, ершился очень по-раушевски: в нем, как и во всем облике, читалось стремление к небрежной простоте, нелепое в своей натужности. Узкий черный костюм был помят, колени висели мешками, белая рубашка со стороны поднятой руки вылезла из-под ремня. Очки в раскосой оправе не мешало бы протереть.