– А эта ситуация бросает вам новый вызов. Вам обоим.
– О да, насчет вызова – это точно, еще какой вызов, – хмыкнул Маркус.
– Кристина, как вы себя чувствуете? – взглянула Мишель на Кристину.
– Я по-настоящему расстроена. Я расстроена из-за себя, из-за ребенка и, конечно, из-за Маркуса.
– И что вас расстраивает больше всего?
– Трудно сказать. Все.
Маркус вмешался:
– Больше всего – то, что никто не может ответить на простейший вопрос!
Мишель не отрывала взгляда от Кристины.
– А вы что скажете?
– Ну, я думаю, прежде всего меня расстроило то, что Хоумстед не хочет сказать нам правду, – Кристина не хотела начинать с этого, но ей хотелось поддержать Марка. – Мы не знаем, что нам делать. Я не знаю, что делать. И ничего особо и не поделаешь.
– Я понимаю ваши чувства, – голос Мишель звучал мягко и сочувственно. – Никто из нас не знает, кто такой 3319. Мы не скрываем от вас информацию – мы просто ею не владеем. Хотя и хотели бы…
– Но вы могли бы ее добыть, – снова вмешался Маркус.
– Почему вы так считаете, Маркус? – спросила Мишель, склонив голову.
– Вы сотрудничаете с Хоумстедом уже давно, вы кучу пациентов туда направили. Вы лично знакомы там со всеми. Доктор Давидоу назвал миссис Демипетто по имени. Просто Ли Энн.
– И что, по вашему мнению, из этого следует?
– Я думаю, вы могли бы на них надавить, чтобы получить для нас эту информацию, – Маркус разрубил воздух указательным пальцем. – Я думаю, вы могли бы сказать им: «Мы больше не пошлем вам ни одного из наших клиентов и не потратим ни одного доллара на Хоумстед до тех пор, пока Нилссоны не получат ту информацию, которая им нужна!»
– Вы действительно думаете, что я могу это сделать?
– А почему нет? Если не вы – то доктор Давидоу или его начальник, или хозяин вашей клиники.
– Доктор Давидоу и есть хозяин.
– Прекрасно, значит, он. Я всегда делаю все возможное и даже больше для каждого своего клиента – я считаю это единственно правильным и необходимым. Но никто почему-то не делает этого для нас – даже не пытается это сделать!
Кристина съежилась, слыша в его голосе обличительные интонации и, как ни пытался он это скрыть, неподдельную горечь.
Мишель выпрямилась в своем кресле.
– Маркус, а что вы чувствуете по этому поводу?
– А как вы думаете – что я чувствую? И какая разница, что я чувствую?
Кристина разрывалась на части: с одной стороны, она понимала и разделяла его боль, с другой – ей не хотелось обижать Мишель. Она повернулась к Маркусу: