— Сводные, — стараюсь говорить невозмутимо и
отбросить дурацкую тревогу. — Она тебе не сказала? — насмешливо интересуюсь,
намекая на причины её молчания, которые Лёша видел в видео.
Он подозрительно молчит. А я почему-то словно не
могу заткнуться, пока не донесу до него тот намёк так, чтобы дошёл:
— Что ж, неудивительно.
А, кстати, интересно, почему Мила и впрямь не рассказала
за месяц? К слову не пришлось?
— Ты тоже не говорил, — всё так же бесцветно роняет
Лёша.
— К слову не пришлось. Теперь говорю.
Хм, интересно, он вообще отругать меня может?
Спросить, какого хрена я это устраиваю, зачем снял на видео? Морду там набить,
на разговор вызвать? Амёбный он какой-то, я это ещё в клубе заметил, когда Лёша
проигнорировал мой резкий жест к Миле.
Хотя она, наверное, считает эту мягкотелость
уважением её мнения и благородством.
— Я больше не хочу видеть ни одного из вас, — наконец,
выдавливает что-то типа недовольства Лёша.
Хотя он меня вроде как другом считал, и во время
похорон поддержал, мог бы и покрепче выразиться. Даже бесит.
— Окей, — легко соглашаюсь, и он сбрасывает.