Нолан вытянул руку и погладил жену по
щеке.
— Кто-то должен позволять тебе быть
человеком. Я рад, что это я.
— Я тоже. — В этом было больше
признания, чем в любых, самых громких словах.
Идель глубоко вдохнула и подняла
голову к небу.
— То, что Легрейфа не видели, не
значит, что его не было.
— Переживаешь? Не переживай, я спас
тебя от него один раз, спасу и второй.
А ему тоже скромности не занимать.
Интересно, от чего именно Нолан спас Идель. Версий, в целом,
немного, но все-таки?
— Не сомневаюсь. Мне просто хочется
верить, что больше спасать не придется. Все как будто бы
налаживается. Даже Аерон сегодня расцвел.
— Мне кажется, — Нолан взял
авторитетную интонацию, — Аерон не очень хороший муж. Иначе бы он
цвел рядом со своей женой, а не с моей.
Идель пожала плечами, и издали
показалось, что она ежится.
— Ты цветешь рядом со мной, потому
что женился по любви. А он женился, чтобы предотвратить вторую
гражданскую войну. Хотя, конечно, когда Элиабель выходила за него —
по своей воле или нет, без разницы, — она должна была понимать, что
мужем Аерон будет в самую последнюю очередь.
Нолан молчал, видимо, раздумывая над
ответом. Идель улыбнулась, тронув мужа за щеку. Потом чуть подняла
руку и пятерней погрузилась в русые, слегка торчащие волосы. Нолан
закрыл глаза, вздохнул, и прилег в прежнюю позу.
Идель продолжала гладить его по лицу
и волосам, и время от времени Нолан касался ее предплечий и
кистей.
— Как тебе новый барон?
— Пока не знаю. Выглядит порядочным и
довольно собранным. В целом, для человека, который впервые оказался
в такой обстановке, он прекрасно держался.
— Вы поговорили?
— Немного. Будет любопытно потом
узнать, о чем из того, что мы с Аероном проговорили в присутствии
барона, он попытается разнюхать.
«Ни о чем» — тут же пообещал себе
Эмрис. Если это проверка, то он не тупой.
— Ворнли задирался, пришлось влезть,
— поделилась Идель.
— Надеюсь, оно того стоило? О тебе
опять будут трепаться.
— Если бы меня хоть день беспокоило
мнение пустозвонов, — серьезно проговорила Идель, — я точно была бы
замужем не за тобой. И возможно, была бы столь же несчастна, как
супруга императора.
— А ты счастлива?
Ее губы растянулись в широкой улыбке.
Эмрис из своей позиции не столько видел, сколько почти кожей
чувствовал: ей не нужно ничего говорить, чтобы ответить.