«А нам-то что останется? – почесал затылок Волос. – Так мы при
всем желании для астеков ничего не сможем сделать».
Облачный Дед ходил от печки к печке и гладил их кривыми
узловатыми пальцами. Главный металлург Излучного прикипел к работе
всем сердцем: нигде он еще не сталкивался с таким размахом, такими
смелыми идеями. А теперь приходилось всё бросать. Какалотцонтле
стало неловко на это смотреть, и он отвел глаза.
– Слышь, – окликнул старик Воронова Волоса, поскольку из пятерки
остающихся юных мастеров, его негласно выбрали старшим. – Третью
печку промажьте глиной – совсем уже вся в трещинах. На ночь
протопите, но не слишком.
– Хорошо, мастер, – кивнул юноша.
– Вы уж совсем не забрасывайте, – никак не мог успокоиться
Облачный Дед. – Там, в хранилище еще есть немного руды –
измельчите. Головы три наплавить можно. Конечно, делать-то ничего
особо нельзя… Владыка велел забрать формы для топоров. И для копий
с ножами… Но можете мотыги отлить! Верно ведь? Мотыги же – это
ничего страшного? Опять же, весна на носу – они людям
понадобятся.
Волос вежливо кивал, смущенный горем старика. Потом не выдержал,
подхватил свободную корзину с медными болванками и потащил на
юг.
До обеда всё нужное перенесли к Серой Воде, и делать сразу стало
нечего. Ну, не измельчать же руду, на самом деле? В такой день,
когда весь город стоит, словно, ударом дубины оглушенный…
Какалоцонтла покинул Аграбу и двинулся домой.
На площади снова стояла толпа. Десятки четлан сгрудились перед
храмом и слушали жреца. Красный Хохолок стоял на второй ступени и
исступленно вещал. Отложив барабанчики, скинув парадную накидку, он
весь вымазался пеплом пополам с жертвенной кровью и кричал в
небеса, что великий Золотой Змей Земли прикрыл глаза. Медник не
понимал, что это означает, но догадывался, что ничего хорошего.
– Сияет! Сияет Утренняя Звезда, затмевая Луну! – голосил Красный
Хохолок, запрокинув голову. – И Чужой восседает на ней! А нечистые
дети его, с ядовитыми копьями и маками, уже идут вверх по Великой
реке! Почему?! Почему, о Великий, ты закрыл глаза?!
Толпа у подножия храма голосила и рыдала. Воронов Волос вдруг
понял, что последние дни жрец проповедует с храма от рассвета и до
заката. Как мастер ни проходил мимо – одноглазый представитель бога
всегда был тут и кричал одно и то же: Змей закрыл глаза.
Периодически он взывал к рыдающей толпе и просил дать силу крови
для пробуждения бога. Тут же на ступени взбегали по несколько
желающих. Начинались ритуалы с мягким кровопусканием (полные
жертвоприношения владыка пресекал; говорят, только один раз в
Толимеке совершили подобное).