— Нет, Тигран Сафронович, — с натянутой улыбкой отвечаю я и
быстрым шагом ухожу из учебной комнаты. Рабочий день как всегда
начался скверно.
«Пускай сам забирает направление из процедурки, а я считаю, что
кровь надо взять!» — ворчу я по пути в ординаторскую, а на душе
опять противное чувство, что я в чём-то виновата. Но в чём, вашу
мать, я думаю о больном в первую очередь! Две операции за три
недели, кровотечение! Ему что, жаль взять кровь перед
выходными?
Распечатываю рентген, отношу на пост, пишу Тиграну. Какие дальше
срочные дела? Больничные. Пока идёт обход, старшая медсестра
подписывает стационарные карты у заведующего. Сколько я к ней ни
подходила с утра, раньше девяти никогда ничего не было готово.
Дневничок на Шевченко быстро написан, распечатан и вклеен в карту,
его состояние относительно спокойно, времени — без двадцати девять.
Можно выпить чаю и неторопливо пойти к старшей, забрать карты,
сделать отдельные дневники для больничных и пойти на первый этаж…
до половины первого должны успеть сделать.
Только я сделала первый глоток тёплого фруктового чая, первый
вообще за день, потому что завтракать я не успеваю с дорогой,
длиною в час, как в двери ординаторской показалось недовольное лицо
Тиграна.
— Татьяна Игоревна, если вы будете сидеть на месте, то никогда
нигде не успеете, — говорит он мне сквозь зубы, протягивая две
карты — жёлтую и зелёную — на Боброва и Муравьёву. Времени,
напомню, без пятнадцати девять. И как он вообще умудрился выдрать
эти чёртовы карты у старшей?!
Мне не остаётся ничего другого, как вздохнуть и молча забрать
карты. Тигран напоследок смотрит на меня уничижительным взглядом
чёрных-чёрных глаз, похожих на жуков, а затем, хлопнув дверью,
удаляется восвояси. А я иду к компу печатать дневники, да
побыстрее, чтобы пораньше получить эти чёртовы больничные.
Мы с Тиграном крупно поссорились на прошлой неделе. Очень
крупно. Он на меня накричал из-за ерунды, видите ли, я взяла из
дренажа посевы, как велели клин. фармакологи, а ему не сказала. И я
разревелась из-за несправедливости и игнорировала его весь
оставшийся день. Конечно, реветь для двадцатипятилетней девочки с
высшим образованием немного несолидно, но максимальные дозировки
антидепрессантов и хронический недосып вкупе с постоянным и
непрерывным унижением на остальных этажах онкоцентра делают своё
дело — я на грани. Вот и сорвалась. Больше не буду. Нельзя. Я
сильная.