Курбатов встал:
– Из Бархатова, это самый край уезда, да и губернии. Без малого восемьдесят верст.
Щербаков посмотрел на Мирона и как бы в упрек себе проговорил:
– Да вы сидите! Жаль, не бывал в ваших краях. Как живут люди? Что говорят о нас?
Увидев смятение в глазах Мирона, уточнил:
– Я имею в виду советскую власть. В ваших краях ведь тоже было выступление против власти в двадцать первом?
Мирон едва собрался с духом, сам себя ругал, отчего столько смущения перед начальством? Но ответил твердо:
– Доложу я вам, товарищ Щербаков, что крестьяне в корне переменились. Ожили. Стали землю припахивать, лошадей разводить, пока тракторов нету. Налог в основном сдаем сполна, даже наш сельсовет постановил: по десять пудов хлеба сдать в страховой фонд, если кто-то из мужиков не сумеет вовремя рассчитаться с государством – вот он, хлебушко, отдадим, а нерадивый позже восстановит. Так что и на всякий случай резерв держим.
Щербаков размял тонкую папироску и с нажимом спросил:
– А лично вы сколько хлеба намолотили и сколько сдали по налогу?
Мирон опять замялся: намолот огромный, но ведь каждый старается занизить, чтоб дополнительным не обложили, это он другу Емельяну всю подноготную рассказал.
– Налог доводят нам на посевную площадь, вот я за триста десятин и вывез в пользу государства, да еще сто пудов сверх того.
В дверях показалась Зина и кивнула хозяину. Тот захлопал в ладоши:
– Господа-товарищи, прошу к столу!
Мирон удивился: «Ох, вьюн, денежный мешок этот Емеля! Как крутится около важного гостя, как бы случайно, касаясь его руки, плеча. Почти поет!».
– Всеволод Станиславович, дорогой, откушайте кусочек нежной козочки, третьего дня мужики привезли. А тут лосятина в соусе, во рту тает, а сии котлеты – медвежатина, вкус – во всей губернии не сыскать. А ты, друг мой Мирон, отчего притих? По рюмке русской водки под мясо, а потом разберемся.
Некоторое время все молчали, осторожно звенели столовые приборы, Мирон очень хотел попробовать рыбу, но ждал, когда кто-то начнет первым и покажет, какой вилкой надо пользоваться. Но после третьей рюмки все размякли, расслабились, заговорили. Хозяин повернулся к Щербакову:
– Каково вам работается, Всеволод Станиславович? Что нового ожидается в уезде? Слух есть, что вас, якобы, переводят в губернию?
Щербаков от души засмеялся: