— И о чём вы говорили всё это
время?
— Да много о чём. О тинктуре,
например.
— То-то я запах чувствую. — Лада
махнула рукой.
— Запах! — хмыкнул Томаш. — Это
настоящий эксклюзив — аж тридцать лет выдержки. Она, видимо, хотела
свой недосягаемый уровень крутизны показать. Мы такую тинктурку
даже не возили обычно. Правда, теперь все кишки гудят.
— Короче, понятно. Очередная
корпоративная стерва, которая переживает, что из-за кризиса ей
тинктуры не хватает.
— На самом деле, — Томаш потёр
затылок, — не совсем.
Призрачная планета, похожая на
изъеденный червями плод, зависла над стеклянными сталагмитами
небоскрёбов — как фальшивая бакарийская луна.
— Что, сегодня праздник какой-то? —
спросил Томаш.
— А я откуда знаю? У них тут каждый
день праздник. Там, — Лада подняла голову, — война, а тут
праздник.
Они замолчали. С высоты двухсотого
этажа казалось, что город затягивает полотно кипящих туч, над
которым плывут призрачные корабли и планеты. Томаш подумал, что это
самая наглядная демонстрация расслоения общества, которую он видел.
Живущие на нижних ярусах видят лишь туман, а тех, кто забрался
повыше, развлекают иллюминацией.
— Дело хоть предлагает? — спросила
Лада.
Томаш вздохнул.
— Не знаю. Это зависит… — Призрачный
истребитель спикировал над небоскрёбами и рассеялся в воздухе, как
отголосок битвы, которая ведётся далеко в космосе. — От многого
зависит. Хотела бы убраться отсюда поскорее?
— Спрашиваешь! — фыркнула Лада.
Небо полыхало огнями, как во время
артобстрела.
Лада всегда считала себя человеком
без родины, но больше всего ненавидела Бакар с его душными
мегаполисами, низкой гравитацией и вечным смогом, из-за которого
приходилось бороться с накатывающей приступами тошнотой. Сама она
родилась на Литии, но в ней текла кровь двух миров. Бакариец и
литийка — союз редкий и одинаково презираемый на обеих планетах.
Лада нигде себе не находила места. Высокая, с атлетичным
телосложением и короткими угольными волосами — она стала чужаком и
на Литии, и на Бакаре.
Она была красива — но какой-то
холодной, отстранённой красотой, которая, скорее, могла вдохновить
написать с неё портрет, чем вызвать шевеление в штанах. Это,
впрочем, не помешало Томашу подкатить к ней в первый же полёт — и
получить отлуп, о котором он до сих пор вспоминал с кислой миной.
Лада тогда обворожительно улыбнулась, потрепала его по небритой
щеке и сказала, что мужчины её совершенно не интересуют.