— Хм…
И что это значит?
Жрец отставляет чашку, не торопясь, спускается ко мне. Цепкие
пальцы ухватывает меня за подбородок. Жрец заставляет поднять
голову, и я невольно оцениваю, что он довольно молод. В уголках
глаз поселились первые морщинки.
Его пальцы будто паучьи лапы скользят по коже. Придя сюда, не
стала ли я бабочкой, влетевшей в ловчую сеть паука. А как я могла
не прийти? Отстраняться нельзя. Жрец поворачивает моё лицо
вправо-влево. Наконец, он отпускает и отряхивает пальцы, будто
касался чего-то грязного.
И молчит.
— Светоч? — жалобно окликаю я.
— Следуй за мной, дитя.
Радоваться или пугаться?
Жрец почему-то возвращается в беседку и жестом приглашает меня
сесть на каменную скамью. Я ожидала, что он отведёт меня в храм.
Нет? Я подчиняюсь приглашению, но опускаюсь на самый краешек.
Камень с ночи холодный, сидеть неприятно, впрочем, камень далеко не
главный источник неудобства. Жрец, повторяя Лоуренса, начинает
водить руками у меня над головой, перед лицом, изредка цепляет
широкими рукавами за нос, и жёские нити золотой вышивки проходятся
по коже тёркой. Жрец быстро теряет расслабленность, на скулах
проступают желваки. Увиденное ему явно не нравится. Жрец вытягивает
из-под ворота золотую цепочку, на конце которой в оправе
переливается бриллиантовым сиянием хрустальная призма размером с
мою ладонь. Украшение служит не только жреческим атрибутом, но и
инструментом.
Жрец довольно долго разглядывает меня через волшебное
стекло.
Я тихонько всхлипываю — хочу спровоцировать его на разговор, но
жрец игнорирует, лишь сухо приказывает:
— Не вертись.
— Простите, светоч. Вы так долго смотрите, что мне страшно. Меня
действительно прокляли?
— Я сказал не вертеться.
В смысле и языком не вертеть?
Я затихаю.
Время тянется.
— Бездна пожри! — совсем не по светлому рявкает жрец.
Я вздрагиваю. Смотрю на жреца, не скрывая потрясения — любая
другая реакция, наверное, будет неестественной, а актриса из меня
так себе, бездарная. Жрец, к счастью, не обращает на меня внимания.
Спрятав призму под верхний слой ритуального бело-золотого
облачения, жрец садится за столик. Я догадываюсь вскочить — раз
осмотр окончен, то продолжать протирать лавку подолом неприлично.
Взять на себя роль горничной получается абсолютно естественно, я
подливаю из чайника подостывший чай, и жрец поднимает чашку, уже
собирается сделать глоток, но, спохватившись, ставит обратно на
стол.