— Почему… власти?
— А как иначе? Ты стала компаньонкой младшей дочери герцога
властью родителей, а женой старого Гельдерна — властью
герцогини.
— Н-нет. То есть да, я подчинилась воле старших. Но разве у
простых людей не иначе? В резиденции Гельдернов я видела, как лакей
с первого взгляда влюбился в новую горничную, и через месяц они
счастливо поженились.
Как я им завидовала…
К чему цепляться за титул, за положение в обществе? Без них
проще. Нет, стирка и уборка меня не привлекают, но я уверена, что
найду себе занятие по душе.
— Уверена? — хмыкает тёмная госпожа. — Эта горничная из твоей
истории, случаем, не родила здорового малыша раньше срока?
— Да…
Не похоже, что тёмная заглядывала в мои воспоминания настолько
глубоко, что видела встречу двух влюблённых.
Что такого она поняла, о чём не догадываюсь я?
Её лукавая усмешка нервирует.
— Спорим, — улыбается тёмная, — её перевели в родовую
резиденцию, потому что кто-то из Гельдернов её обесчестил, а лакею
приказали “влюбиться”, чтобы прикрыть беременноть и рождение
бастарда?
Переливы смеха звучат журчанием весеннего ручья, и созвучия
добавляет мелодия — это менестрель коснулся лютни, струны запели. А
я почувствовала себя дурой. Меня не хватило даже на то, чтобы
понять такую очевидную вещь?
Ах, забудем про горничную, судьбу которой решили её господа,
несчастной она не выглядела. Скорее наоборот, я ловила в её глазах
тщательно скрываемую насмешку. Так отец её ребёнка Лоуренс?!
Ха…
Слепая гусеница! Жевала книжные листы и верила, что умнею.
Но о прошлом можно подумать в другой раз. Тёмная госпожа всё ещё
ждёт моего ответа.
— Я хочу свободы и счастья, — повторяю я.
— Про счастье сразу забудь, Юджин. Какое я тебе счастье дам?
Питьевое? — она ловко проводит пальцами сверху вниз, будто
пространство раздвигает, и под её рукой образуется настоящий
провал.
Из щели вьётся дым, сочится тьма. Тёмная погружает руку в дым по
локоть и вынимает из теней подкопённый кувшин, закупоренный чем-то
похожим на воск, и начинает плавно раскачивать под мелодию, ещё
недавно спокойную, а теперь заунывную. Я слышу плеск о стенки
кувшина, и тихий напев рождает историю гибели города Вейса, жители
которого один за другим под действием проклятия становились
нежитью. О чём-то подобном и должны, наверное, петь тёмные, но
мелодия снова меняется, и в тёмной легенде появляются те, о ком я
точно не ожидала услышать. Жрецы светлого Дейрина, прибывшие на зов
о помощи, отказались исцелять и, чтобы не выпустить проклятье из
города, обрушили священный огонь и на заразившихся, и на ещё
здоровых. Я будто воочию вижу оплавленные дома, черноту пожарищ и
серые былинки пробивающихся то тут, то там трав. Неясная тень,
очертаниями напоминающая человеческую фигуру, серпом, рассыпающим
солненые зайчики, срезает стебельки. А госпожа замолкает, и
нарисованная её пением картина тает, оставляя после себя вкус
горечи и знание, что в кувшине настойка из семи трав, выросших на
руинах проклятого Вейса.