Смотрела на бабку исподлобья и мечтала только об одном: чтобы она успокоилась и отвязалась, ушла сама, и как можно быстрее. Потому что мои силы таяли, и благоразумия осталось уже совсем немного. Желание оказаться в тепле и попробовать чего-то сытного, горячего, начинало одерживать верх.
- Пойдем, внученька. Тебе же холодно, вижу. - Бабуська смотрела не в моё лицо, а на руки — красные, потрескавшиеся от постоянного холода и невозможности нормально мыться.
- Вы обо мне никому не расскажете? - почти сдалась, но еще оставались сомнения.
- А зачем мне? Я же знаю, как у нас все работает… Накормлю, может, одежду какую найду… От дочки осталась, она сама уехала, а вещи не все забрала… Пойдешь домой, когда сама захочешь…
Одежда… Бабка меня сделала. Вздохнув, я свернула картонку, засунула за пазуху вместе с жестяной банкой, в которой жалко звякнули несколько монет и побрела за своей неожиданной спасительницей…
Она даже разрешила мне помыться. Завела газовую колонку, дала полотенце и мочалку.
Я стояла под горячей водой и даже забыла, что надо намылиться. Было так тепло и хорошо, что не хотелось даже двигаться. Желудок, давно привычный к голоду, даже затих на время, не требовал ничего… За мыло схватилась, когда вода уже стала чуть тепленькой, напора в колонке на меня было недостаточно. Ополаскивалась уже почти ледяной.
В детстве меня учили, что девочка должна есть красиво: не спеша, зачерпывать неполной ложкой, брать маленькие кусочки, тщательно пережевывать…
Старушка отвернулась, не смогла смотреть, как я хватаю хлеб огромными кусками, давлюсь, забывая дышать, как хлебаю огромной ложкой… Отняла у меня кость от куриной ножки, которую я обсасывала с упоением, сказала, что даст еще, но попозже.
Я знала, что нельзя есть сразу так много, но было очень сложно остановиться.
- Спасибо. - Вспомнила, что так положено. Выдавила, как только смогла отдышаться.
- На здоровье, дочуш. Я тебе с собой налью. Ты только не ешь все сразу. Иначе плохо будет…
Я тащила с собой авоську, в которой лежала банка с супом, хлеб, еще какая-то снедь, собранная бабулькой. В чистом, свежем белье, новых штанах и кофте, мне казалось, что жизнь наладилась немного. И Тишке еда придется вовремя — может, быстрее выздоровеет…
- Ты где шлялась, мелкая? - вместо радостной встречи я услышала его злой, раздраженный голос. Тишка лежал в углу, закутанный в тряпье. Один. Остальная банда решила, что с ним опасно связываться, отселила в другую квартиру заброшенного дома. У них-то, наверняка, было теплее и не так тоскливо… Но сейчас было очень хорошо, что никто нас с Тишкой не увидел: иначе бы ему не досталось ничего из принесенного.