- Я вас внимательно слушаю, господин Музил, - сказал я.
Крюк шумно вздохнул, поковырял ногтем в зубах.
Не спускал с меня глаз.
- Не буду ходить вокруг, да около, - сказал он. – Да. Сразу
напомню тебе, пекарь, что ты сейчас живёшь на моей земле. Я тебя
сюда не звал. Да. Но и не прогоняю. Во всяком случае, пока. В твои
дела я не лезу: своих хватает. Но! Зачем бы ты сюда ни явился,
кулинар, знай: тут я отвечаю за порядок. Я! Пока твоя пекарня
исправно платит – она спокойно работает. Таковы правила. Но твоя
шкура – это твоя забота. Не моя. Сечёшь?
Бандитский атаман чуть склонил на бок голову. Продолжал
щуриться, будто целился в меня из невидимого оружия. Показалось,
что он пытался не то запугать меня, не то показать мне свой
серьёзный настрой. Его глаза блестели, точно льдинки и казались
столь же холодными. А лысина блестела, подобно смазанному маслом
колобку из сырого теста.
- Секу, - сказал я.
Кивнул.
- Поправьте, если я неверно понял вас, господин Музил. Та плата,
что вы от меня получаете, она за охрану пекарни, а не моей жизни.
Верно? Ваша… организация обязуется следить за сохранностью моего
предприятия, а не моей черепушки. Потому что для вас нет особой
разницы, кто хозяин этой пекарни – деньги вам приносит именно она,
а не её конкретный владелец. Так?
Бандит снова хмыкнул.
Показа на меня пальцем.
- Именно так, пекарь. На тех, кто заправляет в торговых точках
на моих улицах мне наплевать. Кто именно будет там вкалывать – мне
без разницы. Лишь бы лавки, мастерские и трактиры продолжали
работать, и моя банда получала от них свою долю выручки. Так что
если у какой-то там пекарни меняется владелец – меня это обычно
совершенно не заботит. И уж тем более не интересует, куда подевался
прежний. Сечёшь, к чему я веду?
«Угрожает, етить его!»
Я покачал головой.
- Пока не понимаю, господин Музил.
«Неужто хочет брать с тебя больше денег?! – предположил мастер
Потус. – Крохобор! Чтоб у него глаза повылазили от жадности, етить
его! Не соглашайся! Отродясь бандиты у нас больше десятой части не
брали! Это уже настоящий грабёж получается! Совсем стервец совесть
потерял! Взять бы сейчас верёвицу попрочнее. Да отстегать этого
наглеца по жопе, как и тогда – я в миг бы сделал его скромнее!»
Крюк заёрзал на лавке – та издала звук, похожий на плач
ребёнка.