— А сколько испытательный срок?
— Месяц.
— А заработная плата?
— На время стажировки — около
тридцати тысяч. Минус подоходный.
— Сколько? — удивилась Ксения.
— Это государственная медицина, —
развел руками Юрий, — Пока так.
Ксения хитро улыбнулась:
— А если я к завтрашнему дню выучу всю терминологию?
— Это невозможно.
— И всё-таки?
— Тогда испытательный срок — две
недели и зарплата в два раза выше, — пожал плечами Литвин.
— Идёт.
— Но, если не получится — выполняете
любое моё желание, — сверкнул глазами Юрий.
— В рамках приличия, разумеется?-
подняла брови девушка.
— Естественно, — фыркнул Литвин, —
Да, кофе я пью много. Двойной эспрессо с одной ложкой сахара.
Кофемашина там. С завтрашнего дня приступайте. Без пятнадцати
восемь у меня начинается планёрка. Не опаздывайте.
— Тогда, до завтра, — ослепительно
улыбнулась Ксения и выпорхнула из кабинета.
Юрий долгим взглядом посмотрел ей
вслед. Интуиция подсказывала ему, что с этой дамой не всё так
просто.
Такое ощущение, что она была тут
всегда. Как многорукая индийская богиня Кали каким-то непостижимым
образом умудрялась быстро выполнять поручения, одновременно
разговаривая по стационарному телефону, сканируя документы и
набирая сообщения в больничном чате. На третий день её работы толпа
посетителей, решение проблем которых занимало львиную долю рабочего
времени, была грамотно распределена по заместителям и заведующим
подразделениями. Через неделю поток жалобщиков поредел наполовину —
большая часть конфликтов решалась прямо в приемной или отправлялась
к непосредственному исполнителю. Истории болезней с дефектами, не
оплаченные страховыми компаниями, плавно перекочевали к заместителю
по клинико-экспертной работе. Те, где клинические диагнозы
расходились с патологоанатомическими — к начмеду. Телефон горячей
линии, вечный спутник Литвина, стал передаваться по графику
дежурным администраторам. Отдел закупок, оказывается, был способен
самостоятельно созвониться с поставщиками, а аптека — договориться
с другими больницами об обмене лекарственных средств с истекающим
сроком годности.
Литвин чувствовал себя уязвлённым.
Оказалась, чтобы огромная машина, которую представляла из себя 500
коечная больница могла функционировать без сбоев, не обязательно
жить на работе.
С момента вступления в должность он
привык во всём участвовать сам, будь то лечение тяжёлого больного
или ремонт в процедурной. Без его участия не обходилась ни одна
мелочь. Он каждый день засиживался дотемна, несколько лет не был в
отпуске. Но нельзя объять необъятное. Всё равно до некоторых дел
вечно не доходили руки. Свои «косяки» Литвин понимал и переживал за
них страшно. Поэтому не знал покоя ни днём, ни ночью.