Сопровождающие стояли тут же, за матушкиным креслом. Сэры Гвинн
и Уриен вместе с графом Арвелем, одетые в дорогу и преисполненные
скорбной важности.
Целую секунду Марина всматривалась в их лица, пытаясь понять:
они в самом деле повезут ее в монастырь? Те самые люди, что
приносили присягу герцогу Джеффри и клялись до последней капли
крови защищать и оберегать его дочь?
Да. Повезут.
Честные и прямые взгляды не позволяли усомниться в этом. Мало
того, на этих лицах была написана чуть ли не святость, чуть ли не
готовность отправиться ко львам в пасть! И наверняка — во благо
сюзерена и родной земли. Только сюзерена-то они поменяли не далее
как вчера вечером, иначе с чего бы сэру Валентину доверять им
сопровождение опасной девицы в дальний монастырь...
Марина сглотнула. Опустила глаза, чтоб не угадали ее мыслей.
— Берегите себя, матушка, и да благословит вас Господь, —
сказала подчеркнуто ровно и впервые пожалела, что не родилась
мальчиком: мальчика бы в монастырь не отправили! Или что братец
Генри утонул, с него б сталось выхватить у графа Арвеля из ножен
фамильный клинок и тут же заколоть всех предателей, одного за
другим...
Из-за спины матушки мрачной угловатой тенью выскользнул отец
Клод, осенил Марину крестом и забормотал что-то латинское и
благочестивое, больше всего похожее на «Изыди, бесовская сила».
Матушкин духовник, даром что священникам невместно верить досужим
сплетням и местным суевериям, больше всех в замке верил в нечистое
происхождение Марины. А все потому, что был он книжником и
звездочетом, и служанки шептались, что в своих покоях варил зелья,
делал притирания для матушки и искал философский камень. Сколько в
этих речах было правды, Марина не знала. Но, видимо и впрямь не
бывает дыма без огня. Старая Глинис до сих пор вспоминает: в ночь,
когда родились двойняшки, отец Клод выбежал из своей комнаты за
часовней и кричал про то, как сошлись с Девой Марс и Юпитер, и что
под окном госпожи проросла ядовитая наперстянка, и требовал
принести холодного железа, дабы избавиться от подменыша.
А потом долго и горько плакал. И, говорят, не хотел
благословлять герцогскую дочь.
Никто так и не смог его убедить, что негоже священнику во все
это верить. Даже герцог Джеффри. Зато на братика капеллан
надышаться не мог, и когда Генри остался в море — смотрел на Марину
волком и шипел, что злые фейри позаботились о своем подкидыше, а
герцогский род-то прервался!