Оно того не стоило, говорил он, отрицательно качая головой. Рун
соглашался – не стоило. Можно было иначе, нехотя признавал здравый
смысл. Рун соглашался – ему не оставалось ничего другого. В прошлые
разы было куда проще, разбойники ещё никогда не были столь наглы и
кровожадны. Раньше он налетал на них, что коршун, а сегодня же они
показали ему зубы. Что будет дальше?
- Они знали, что я завишу от Шпиля, - Рун это сказал как будто
вникуда. Ска на мгновение застыла, обрабатывая полученную
информацию. Иногда юному волшебнику хотелось хоть на секунду
залезть в её митофарфоровую голову и глянуть, как магия позволяет
ей осознавать услышанное.
Стальная дева выдохнула, придя к осознанному выводу, что ей
нечего сказать на это утверждение. Словно Руну этого было мало, он
продолжил: - День ото дня они становятся наглей, напористей, злее.
Чем дальше мы от шпиля, тем… тем…
- Господин, вам нужно успокоиться.
- Тебе легко говорить, - хмыкнул чародей, и приник спиной к
стволу дерева, зажмурился. Признавать хотелось меньше всего, но
механическая кукла была права как никогда. Усталость плясала у него
на плечах и норовила поселиться в нём головной болью. Парень
облизнул разом высохшие губы, выдохнул, досчитал до десяти. В
детстве, когда ему не удавалось справляться с собственным гневом,
мастер Рубера заставлял его считать, пока перед глазами не мелькнёт
бесконечность – очень даже помогало.
Помогло и сейчас. На каждое число он словно монету нищему кидал
самому себе догадку или размышление. Для начала, он зашёл в тупик –
это раз. Во-вторых, торчал он в том кабаке и светил символом
Двадцати только ради того, чтобы спровоцировать нападение. Следить
за ним начали ещё два дня назад, и это, наверно три. На число
четыре выпало размышление о том, что до сего момента разбойники
редко предпринимали собственные попытки напасть на своего
преследователя. Обычно всё проходило словно по писанному – он
заявлялся, вытряхивал последние потроха из местных, и они кубарем
ему выкидывали тех разбойничков, что ещё позавчера спьяну голосили
о том, сколь резво они вырезали Шпиль. Изредка среди этого сброда
попадался кто-то, кто знал, куда следует идти дальше или где искать
остальных.
С кем-то он разделывался на месте. В конце концов, сколь бы
трусливы не были головорезы, но считали, что смерть куда более
лучшая участь, нежели попадание на чародейский суд. В этом в самом
деле была крупица смысла: ибо у чародеев хорошо как с воображением,
так и с фантазией. Выдумать участь хуже любой смерти – разве они в
этом не мастера? Рун подумал, насколько мрачно звучат его
собственные мысли и смачно сплюнул. Что он, в самом деле, дикарь,
безумец и варвар? Совесть осторожно постучалась о край его черепа,
мягким и тихим голосом напомнив, что не варвар – но ведь именно это
же и хотел сделать. Разве не так?