Ставить винтовку на предохранитель я
передумал.
С Эменой мы ходили на центральный
продуктовый рынок. Неподалёку от него находился рынок
хозяйственный, там же помимо непритязательной одежды и простейшей
бытовой химии вроде мыла можно было приобрести кое-какие
инструменты. Но на южной окраине города располагались другие
торговые ряды, о существовании которых я и не предполагал. И именно
здесь проводились наиболее крупные сделки, именно местные торговцы
приносили городу наибольшую прибыль.
Работорговый рынок.
Клетки, клетки, клетки. Ревели дети,
стенали женщины, ругались мужчины. Большинство измождённые,
избитые, грязные и полуголые. Все, кроме покупателей.
Отвратительное зрелище. Но шок от
него испытывал только я. Впрочем, и в истории моего мира были столь
же постыдные моменты, но меня это нисколько не успокаивало.
– Что-то вроде секты, да, – говорил
Хаз своим певучим голосом. – Не мне осуждать чужие верования. – Его
рука небрежно коснулась татуировок на лице. – Но всё же подобные
вещи я считаю недопустимыми. Вы не представляете, сколько труда ещё
моему отцу стоило отмывание клейма людоедов от нашего племени. При
том, что человеческое мясо в пищу не употреблял уже мой дед. Не
берусь судить предков, которые ещё делали это, но они хотя бы ели
умерших рабов из нужды. Эти же ублюдки проводят что-то вроде
ритуала...
– Всё это слухи, – оборвал его
Ном.
– Которые косвенно были подтверждены
сегодня. Здешний мэр решил, будто он и есть власть в этих землях.
Мол, никто ему не указ.
– А кто ему укажет? – хмыкнула
Ивалла… то есть Капитан. – Он лет пять назад вышел из-под власти
олигархов Северного. Те направили к нему карательную группу,
которую больше никто и никогда не видел. Тогда Сейм решил, что
лучше им за небольшую мзду дружить с местными. И я не могу их в
этом винить. Крестьяне с пограничных ферм – суровые и жестокие
люди, воевать с ними – себе дороже выйдет.
– Мы пришли, – сказал Хаз,
останавливаясь.
Мы стояли в двух десятках шагов от
одной из клеток, правда, в отличие от других отмытой. Просто,
видимо, других помещений для житья и перевозки в караване
работорговцев не нашлось.
В чистой клетке на стульях восседали
трое – пухлая мадам чуть за сорок в уродливом красном платье и две
девушки, одна лет шестнадцати-семнадцати, вторая ближе к двадцати.
Обе особой стройностью тоже не отличались, хотя та, что помладше,
имела в отличии от двух других скорее аппетитные формы. Эта троица
беззаботно попивала чай из обожжёных мятых алюминиевых кружек,
свысока поглядывая на всех присутствующих, включая и нас.