– Простите, – прошептала я ещё раз, моментально вспотев от смущения.
– …миссис, – съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. – Идите в палату, Юлия.
Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.
– Меня зовут Джулия, – сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.
Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.
– Давай позовём Эдиту, – предложила Адель. И, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: – Иди Ты!
Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.
* * *
I’m so tired, I haven’t slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа – в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.
– Надо брать Рому под своё крыло, – говорю Адельке.
Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивлённо таращатся на меня: мол, чё припёрлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» – тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, – парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, – говорю громко и с расстановкой:
– Слушай, ты, йоршик (ха, при чём тут ёршик-то, каким таким местом он на него похож?), если ещё раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.
Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.