С исказившимся лицом Видар подошел к книге. Щурясь от яркого света, он накрыл ее плащом, взял под мышку и вышел из центральной башни.
– Господин Видар! – окрикнул его дрожащий голос.
Видар обернулся и увидел согбенного священника, стоящего внизу лестницы. Он неотрывно глядел на блики света, вырывающиеся из-под плаща Видара.
– Господин Видар, что вы делаете? Немедленно верните книгу на место. К ней нельзя прикасаться!
Видар на мгновение замер и разразился громким хохотом.
– Твое время кончилось, старик! Иди и молись со своим народом, но это не поможет. Что ты так на меня смотришь? Иди куда шел!
Вернувшись в свою башню, Видар заперся в потаенной комнате, больше напоминающей лабораторию.
На многочисленных полках лежали пучки трав, стояли банки и колбы, а на большом продолговатом столе были открыты старинные книги, поля которых были испещрены пометами и записями. Видар подошел к стоящему в центре помещения огромному котлу, в котором бурлила и пенилась густая черная жижа. Раскрыв Белую книгу, он поднял ее над котлом и, закатив глаза, заговорил нечеловеческим голосом:
– Тивис джок эрт нир! Липфир брэм таал! Tivis jok ert nir! Lipfir brem taal!
Вдруг строки на страницах книги вздрогнули, и будто чья-то невидимая рука пыталась их оттуда выдернуть. И через мгновение слова в книге слились в одно целое, и чернила черной тягучей струей начали медленно стекать в котел. Опустевшая книга задрожала в руках Видара, и ее белоснежные страницы превратились в пепел.
Видар обессилено опустил руки, полные пепла, и устало прислонился к стене.
Когда последний луч Белой книги погас, за стенами замка стало происходить необъяснимое: погода немедленно ухудшилась, черной пеленой накрыло небо, озарявшееся чередой молний.
Последовали раскаты грома, и на город обрушилась дождевая стена. Холодные и острые, как иголки, капли били прямо в лица, насквозь проникая одежду. В следующее мгновение над головами жителей пронесся дикий, нечеловеческий вой. Все замерли, в страхе озираясь по сторонам. Люди с ужасом побросали свои дела и спешили укрыться в своих домах. Лишь священник стоял на коленях посреди городской площади и молился. Промокший и продрогший до костей, он растерянно смотрел на центральную башню. Прямо на ее черный силуэт – туда, где еще недавно сиял луч надежды и добра.