Из плошки до меня доносятся голоса.
Плач.
Стоны.
Как будто где-то живьем ощипывают ворон.
еды рупия рупия еды
а-а-а хочу есть рупия чай
Воздух звенит нуждою и болью.
Земля содрогается от горя и печали.
Я подношу чашку ко рту и делаю первый глоток Индии.
Бапу хватает меня за руку, и плошка летит на землю.
Она разлетается вдребезги.
Черепки мешаются с пылью.
Бапу тащит меня за собой.
Я не успеваю дать денег.
Идем, Джива. И заткни уши.
Но я не могу их заткнуть.
Голоса отовсюду.
На земле – темная лужа от пролитого чая.
Голодный хор.
Он поглощает меня.
И вот я вместе со всеми.
В нужде.
В нищете.
Нужда и нищета убивают нас.
Бапу пытается перекричать толпу: Не слушай!
Не слушай? Вот и весь ответ?
Не слушай про голод? Не слушай про боль?
Костлявые пальцы вцепляются отцу в руку. Женщина тычет ему в лицо тощим младенцем.
неделю неделю
не ела неделю
Он останавливается. Смотрит женщине в глаза. Из глаз у нее льют слезы.
Ребенка своего съешь, – говорит ей бапу.
Что, по-твоему, я должен сделать? Накормить всех голодных? Купить им всем протезы? Выкупить у них детей?
Нет, не так! – кричу я в ответ. – Нужно просто увидеть их. Увидеть их боль. Обратить внимание на то, что они страдают.
Хватит с меня боли, я устал, – говорит бапу.
Он тянет меня за руку сквозь толпу. Я чувствую, как наступаю людям на ноги.
К тому же, Джива, мы все равно не можем им помочь. Возможно, в следующей жизни им повезет больше.
На самом деле, мне кажется, повезет им только в самой последней жизни.
По закону кармы.
Сын Индии, что вернулся с чужбины
Таким я отца еще не видела. Холодным. Бесстрастным. Жестоким. Гордо шагающим мимо нищих, голодных, увечных, потерявших ногу, руку, душу.
Сын Индии, что вернулся с чужбины. Как он умудряется всего этого не замечать?
Дома в Канаде он замечает каждого встречного.
(Как они смотрят на него. Как отводят взгляд.)
Заискивающе улыбается и здоровается. Подносит указательный палец к виску, как будто это у него такой нервный тик. Никогда первым не протягивает для пожатия руку.