- Я не понимаю, что вы от меня
хотите. Я не тот, за кого вы меня принимаете, - попытался
оправдаться Илья, но его слова звучали жалким лепетом.
- Вырвать бы ему язык каленым
железом, чтобы гнусь поганую не нес. Слух наш не поганил, -
произнес Крот.
- Пусть народ видит, как он жалок, -
возразил Серж Рыжий.
- Кошмарной тебе ночи, выродок, -
пожелал Ульрих Череп.
Они вышли из камеры, и дверь со
скрежетом закрылась, отрезая Илью от внешнего свободного мира,
отрезая его от жизни.
Эта ночь была самой страшной в его
жизни. Последняя ночь, последние глотки воздуха, последние запахи,
последние мысли.
Это было ужасно и несправедливо. Он
не заслуживал этого. Какое королевство? Какой король? О чем
говорили эти ужасные люди? Они его с кем-то перепутали? Но Илья не
помнил, чтобы на Земле был хоть кто-то из правящих династий с
именем Имран, да еще с таким звучным прозвищем Кровавый. К тому же
эта троица говорила что-то о других планетах. Куда он попал? Его
что похитили пришельцы? Что вообще происходит?
Тысячи мыслей теснились в его голове.
Они сводили его с ума. Но самое главное, он не знал, как ему
выпутаться из этой ловушки. Он видел, что обречен, и не мог с этим
смириться. Как же так? Ему всего лишь тридцатник недавно стукнул.
Он еще молод, чтобы умереть.
В эту ужасную ночь Илья не мог
заснуть. Он мерил шагами камеру, ощупывал стены, пытаясь найти
лазейку, через которую мог бы вырваться на свободу. Но он, к
сожалению, не мог превратиться в пчелу или жука, чтобы выбежать под
дверями камеры, или через трещины в стенах.
Через несколько часов Давыдов
устал. Он уже не чувствовал под собой ног. Упал на нары, и тут же
возникла новая идея. Если уж и суждено умереть, то надо подороже
продать жизнь. Когда за ним придут, он будет драться, сражаться,
рвать и крушить. Если надо грызть и кусать, только чтобы отомстить
за всю абсурдность этого положения. Илья вскочил на ноги. Усидеть
на одном месте он не мог. Он схватился за нары, и попытался
отодрать доску. Она была надежно приколочена, но подгнила, поэтому
спустя время ему удалось вырвать ее. От ярости, клокотавшей в нем,
он ударил доской об стену, и она разлетелась в труху. Тогда он
принялся отдирать новую.
Под утро им овладела апатия. Он упал
на то, что осталось от нар, и закрыл глаза. Голова гудела, как
разъяренный улей. В висках пульсировало. Он уже хотел, чтобы
побыстрее наступило утро, и все закончилось. Ему было страшно, но
он устал бояться. Да пошли они все к черту. На полу где-то еще
лежала доска с ржавым гвоздем. Уж одному то тюремщику он точно пузо
продырявит.