Даже любопытно стало, чем таким занимается этот Бодя, что его
как-то отдельно выделяют. И даже Елена Евгеньевна переживала, что
он в ее отряде. И все остальные ей сочувствовали... И Мамонов
как-то напрягся. А на вид — обычный толстяк. Ведет себя тихо, права
не качает, превосходящим возрастом никак не бравирует. Вон, вполне
дружелюбно что-то объясняет явному ботану на вид. И что-то даже ему
дал такое... Мелкое, вроде брелока. Ботан аж засиял от радости.
Хм.
Так, надо, кстати, не забывать, что его зовут Борис, а не Бодя.
Чтобы случайно его так не назвать в разговоре.
Как и в прошлый раз, вместо тихого часа сегодня было общее
собрание на веранде, на котором нам предстояло друг с другом
познакомиться, придумать название отряда и его девиз, выбрать
всякий пионерский истеблишмент и все такое.
Все расселись по диванчикам и стульям и замолкли. Никто не
торопился брать на себя ответственность и проявлять активность и
захватывать власть. Мамонов сел, привычным образом развалившись и
пожевывал принесенную с улицы травинку.
Не знаю уж, чему учат вожатых, но кажется в ситуации «все
засунули языки в задницу» у них есть инструкция дать всем
какое-нибудь очень простое указание. Во всяком случае, Елена
Евгеньевна так и поступила, когда поняла, что призывы самим
выдвигать свои кандидатуры, не работают, предложила каждому встать
и рассказать о себе.
— Давайте начнем вот с этого края, — она ткнула в
противоположный край веранды.
Ну да, ну да.
— Меня зовут Аня Семенова, я учусь в сороковой школе, мне
нравится чтение и вышивание крестиком...
— Меня зовут Иван Оленев, я люблю выпиливать лобзиком...
— Я учусь в двенадцатой школе, у меня есть собака, кошка и два
попугая...
— А зовут тебя как?
— Что? А, да. Меня зовут Андрей Иванов.
Я посмотрел на Артура Георгиевича, который как-то не проявлял
рвения, чтобы помочь вожатой расшевелить собравшуюся в нашем отряде
пассивную публику. Он сидел между двух девчонок — белокожей
блондинкой с белыми бровями и бледно-голубыми глазами и азиатского
вида брюнеткой с волосами, собранными в высокий хвост на макушке. И
что-то им иногда шептал такое, что они глупо хихикали. И хлопал их
по голым коленкам.
Я отвернулся, чтобы не смотреть на него. Надо же, а ведь этот
хрен мне даже нравился, когда мне было лет
десять-одиннадцать...