— Ну, до утра, смертничек! Ой, извини, оговорился… Надеюсь, всё
же одумаешься, коллега! — он растворился во тьме коридора, а
лекарь, выждав, когда скрипнет наружная дверь, подошёл к стене и
пнул её. Поцарапанные и местами истерзанные временем армейские
«берцы» с достоинством выдержали удар.
— Что случилось? — подскочила на кровати почему-то зарёванная
Ольга, вопросительно уставившись на Игоря. Да и Яр встрепенулся на
своей койке. Он был очень удивлён подобным поведением всегда
спокойного мужчины.
— Эти стены!.. Это подземелье!.. — заговорил Потёмкин,
отвернувшись. Медленно, тихо и отрывисто, будто не мог сдерживать
переполнявшую его злость, но приходилось. Создавалось ощущение, что
он хотел зашипеть, и лишь по причине того, что человек к этому не
приспособлен, получались слова. — Этот город и люди его…
Мерзость-то какая! Как же знакомо! Ничто их не меняет. Людей. Ни
война, ни двадцать лет паршивой жизни в окружении монстров. Как же
ненавижу я таких! Готовых за счёт чужого горя жить и процветать,
костями играть в «городки», черепами — в боулинг…
— Да что случилось-то? — неуверенно прервал Игоря Яр, но тот,
словно не услышав, продолжал:
— Они не пропустили нас в Ямантау, они просто оставили мою семью
за гермодверью, из-за чего нам пришлось развернуться и уйти,
отправиться к самому огромному подземелью в нашей стране — к
московскому метро. Нас вот так просто обрекли на смерть… Теперь они
пытаются заставить меня работать на них, забыть о человечестве,
позабыть о вас всех, но зато купаться в достатке и целовать перст
Воеводы… Лизать… Сосать… Тьфу, бля! Иначе я с тобой завтра…
— На расстрел?
— Именно, — как-то зло ухмыльнулся Игорь. — Тебя хоть за
что?
— У меня кровь нечистая, — тихо сказал Яр.
— Нечистая? — удивлённо воскликнул Игорь, причём сделал это с
плохо скрытой внутренней яростью. Ольга вздрогнула на койке лекаря,
а охранник выскочил из-за угла, предвидя конфликт. Но Потёмкин
заговорил быстро и вкрадчиво, делая размеренные паузы перед теми
словами, которые считал особо значимыми. — А у кого она сейчас
чистая? У Воеводы? У Грома? У тех людей, что всю жизнь смотрели,
как тебя, Ярослав. гнобят, и молча потворствовали этому? Или у тех
людей, которые, словно овцы, идут за своим пастухом, соглашаются с
ним и терпят удары кнута? Радуются тому, что главарь топит не их
самих, а их детей в речке? Ты про этих людей говоришь?