— Видел в нескольких поселениях. Чуваши говорят, это их «тени
войны» забирают, причём выкашивают целые селения. Странно, что у
вас этого не произошло.
— А знаешь, что об этом я думаю? — вдруг рассвирепел Гром. Он
схватил за грудки Игоря и потащил в пустующую нишу. Тот от
неожиданности и подавляющего числа охранников не сопротивлялся.
Сопровождающие застыли на входе, напряжённо сжимая автоматы.
Старший толкнул мужчину к стенке и, не отпуская руку, стал пальцем
другой тыкать чуть ли не в лицо лекарю. Следы ожога на лице
выглядели сейчас особенно жутко, изменённые гримасой и полутьмой —
словно с Игорем разговаривала какая-то восковая маска, ожившая и
полная ненависти. — Хрень всё это! Самая натуральная, дебильная
хрень! Никто и ничто, кроме нас самих, людям не опасно. Радиация?
Пф-ф, почти исчезла, фон нормализуется со временем, ну, разве что в
очагах остался. Мутанты? Пф-ф, я почти уверен, что мы скоро сами
охотиться на них будем, причём их же сородичи у нас в качестве
гончих будут. Химия? Бактерии? Тоже — пф-ф! А почему? Всё потому, —
Гром уже шептал, а не говорил. Видимо, первый порыв негодования
пошёл на убыль, — что мы сами себе враги! Мы взорвали ядерные
бомбы. Мы применили химическое и бактериологическое оружие, мы, и
только мы климатическое оружие разрабатывали, чтобы враги наши
сдохли, и всё для того, Потёмкин, чтобы… мы сами умерли!
— Гром, — попытался возразить Игорь, но тот сжал губы,
показывая, что ещё не закончил. Затем продолжил:
— Я не знаю, что здесь тогда произошло. Сам не присутствовал, но
точно уверен, что не тени какие-то уничтожили все три семьи. Это
были люди. Я просто чую. Нет никого и ничего опаснее и
изобретательнее человека. Видишь? — Гром указал на лицо. — Виноват
не огонь, не БТР, в котором я находился, а люди, которых мы
пытались защитить… Интересно, за что? — он вдруг успокоился.
Отошёл, поправил форму, постоял, закрыв глаза, и кивнул Игорю,
чтобы тот следовал за ним.
Дальше шли молча. В голове у каждого крутились свои мысли. Игорь
узнал Грома, даже несмотря на ожог, он знал его ещё в той,
довоенной, жизни, где они были врагами. И его терзала одна мысль:
почему его не помнит сам Гром? Но выяснять это лучше постепенно, не
вдаваясь в лишние детали, иначе, чем чёрт не шутит — вспомнит ведь
о былой вражде, а это сейчас совсем не нужно ни Игорю, ни, тем
более, Грому. Как же странно распорядилась судьба, что спустя
тридцать лет они вдруг свиделись в этой глубокой заднице, и не
просто встретились, а столкнулись лицом к лицу. Но почему бы и нет?
Судьба — вообще странная штука. А после смерти жены и детей она
стала особенно чудно́й. Надо бы поаккуратней с этим человеком —
помнится, он и прежде был способен на неожиданные вспышки гнева.
Психопат и крайне неуравновешенный, одним словом. В своё время реки
их жизней встретились, перемешали воды и вновь разошлись, чтобы уже
никогда не встречаться, ан нет. Атомная война пустила реки вспять,
исказила русла, и вот, спустя тридцать лет пути вновь пересеклись.
«Неужели, — думал Игорь, — так в жизни бывает? Порой конец света
творит невозможное. Подчас его последствия настолько
непредсказуемы, что и помыслить трудно».