За то время, пока мы с Генрихом были в походе, его мать,
оставшаяся за главную, сильно постаралась, дабы привести почти
русский помещичий двор в привычное ей поместье на западный манер.
Стены главного, барского дома покрылись тëмным лаком, забор,
изрядно изменившийся в сторону резного богатства, вырос раза в
полтора. Внутри же вовсе царило непривычное убранство. Никогда бы
не подумал, что строгого и беспринципного порядка может быть
слишком много. Как оказалось – может. Воплотить всё это в жизнь
европейке до мозга костей помогла вдвое увеличенная прислуга.
Пожалуй, это единственное, за что Генрих, возможно, не высказал ей
своё недовольство.
Стоило мне шагнуть за порог, как из хлева, что стоял слева от
входа, раздалось сдвоенное утробное рычаний. Я рефлекторно согнул
ноги в коленях, готовясь отпрыгнуть в случае опасности и побить все
рекорды по прыжкам с места. Однако, оглядевшись, я понял, что
никакой видимой угрозы не наблюдается. Однако очень отчётливо
слышится. Действительно, за дощатой стеной кто-то очень
недружелюбно рычал. Да при том не в одиночку. Когда же рык сменился
лаем, на шум из дома выбежали двое холопов, максимально скромно
одетых и, размашисто поклонившись мне, рванули в хлев, успокаивать
разбушевавшуюся живность. А ведь когда мы уезжали, собак Генрих не
держал. Да и вообще он их, как мне известно, терпеть не может.
Вслед за холопами в дверном проёме показалась низенькая фигура
элегантно одетого мужчины. Ну, по местным меркам, конечно. Уж не
знаю, как правильно назвать то, что он на себя надел, но от
многочисленных маленьких пёстрых элементов у меня зарябило в
глазах. Сам он явно не молод, однако в глазах читается спокойствие
и уверенность опытного дворецкого. Впрочем, ему нужно отдать
должное, осанку мужик держит дворянскую, вот только что-то я не
помню у Майера в слуг благородных кровей.
Спустившись, или правильно сказать «спорхнув» с порога, он,
держа левую руку за спиной, а правую согнутую на уровне живота, он,
подойдя ко мне, щëлкнул каблуками чëрных туфель и, склонив голову,
заговорил на ужасно ломаном русском.
– Моё почтение, сударь. Ви, должно быть, Александр? – Моё имя он
произнёс с непередаваемым облегчением, поскольку лишь оно ему было
привычно во всём коротком предложении.
– Точно так, – Кивнул я, едва сдержавшись, чтобы не подать руку
для рукопожатия.