– Густав говорит, я делаю успехи. – Коротко прожурчала она.
После гавкающей мамаши, речь Анны звучала на редкость нежно.
– Густав учит тебя русскому? – Я решил продолжить диалог.
– Да. Меня и Ганса. Но он не очень хорошо стараться. – Она
смущённо опустила взгляд.
– Старается. Правильно сказать: «он не очень хорошо старается.»
– Я добродушно улыбнулся девушке, чем вызвал у неё очередной
приступ смущения.
– А эти псы? Мам, ну скажи, зачем было тратить деньги на двух
грейхаундов? – Всё не унимался Генрих.
– Каждый уважающий себя дворянин ходит на охоту. – Пожала
плечами она.
– В России не обязательно иметь псов, чтобы успешно охотиться.
Наши леса просто кишат дичью. – Я продолжал говорить на русском.
Мать Генриха предсказуемо не поняла ни слова. Впрочем, дворецкий
оказался парнем смышлëным и тут же выступил в роли переводчика. –
Однако, на сколько мне известно, грейхаунды собаки не только
дорогие, но и весьма сильные. Они способны обогнать лошадь с
наездником, но дольше, чем пол минуты они эту скорость не
продержат.
– Я слышала, их выпускают в охоте на зайца. – Вставила свои пять
копеек Анна, чем немало меня удивила.
Так, за активными разговорами и редкими спорами то на русском,
то на немецком и прошёл званный ужин. Когда же я собрался уходить,
Анна предложила проводить меня до порога. Я не смог ей отказать.
Правда, порог как-то незаметно растянулся до моего дома, а потом и
обратно. Причём обратно мы шли как заправская средневековая пара,
ведь я не постеснялся предложить даме руку. Пока без сердца, но за
мной, наверное, не заржавеет. Мы говорили обо всём. И на русском и
на немецком. Хотя на русском всё же больше, так настояла сама Анна.
А ещё она очень просила исправлять её, если она допустит ошибку.
Ошибалась она не часто или это я просто забывался, слушая её
журчащую речь.
– А сколько человек тебе пришлось убить? – Выдернула она меня из
размышлений. Вот так вопрос.
– Ну… Я даже не помню. – И дело было вовсе не в том, что мне
было трудно сложить четырнадцать засечек на арбалете и пять на
сабле. Дело было скорее в неожиданности вопроса и в том, что
убивать мне приходилось не только установив с противником
визуальный контакт. Ведь когда мы применили газ, я тоже записал на
счёт своей кармы не один десяток жизней. И когда я отдал приказ
взорвать высоту со шведскими артиллеристами. А можно ли это считать
за личные убийства? И вообще, не признак ли это сумасшествия,
считать убитых тобой людей? – Ты знаешь, я как-то не считал их.