Когда срывает границы, то все
сразу. Не полумерами. Внутри не было страха, морали, совести, а лишь чистый
интерес: доказать, что я хоть что-то из себя представляю. Так или иначе, после
слов Прохора Германовича возникло желание прикопать себя под ближайшей елочкой.
Не думая ни мгновения, я
подцепила края платья, поднимая его до уровня бедер. Затем привычно сжала целую
щиколотку и подняла ногу до самой головы. Буднично и легко.
— А так? — гордо вскинув
подбородок, заявила. — Видно? Шпагат пойдет?
Лишь на одну крохотную секунду
глаза мужчины расширились, а с губ сорвался кашель. Пока Прохор Германович
остервенело скидывал с себя пиджак, буквально отдирал с корнями верхние
пуговицы рубашки, пытаясь глотнуть побольше кислорода, мужчина взял себя в руки
и тем же равнодушным голосом рявкнул:
— Такое себе. Нашла чем удивить.
— Да вы… Да вы!.. Уф! — между
моих бровей возникла глубокая морщина, даже больно стало. Опустив ногу, я в
расстроенных чувствах подняла платье так, чтобы было видно живот, но мужчина
почему-то смотрел куда-то пониже. — Смотрите, у меня кубики есть! Все
четыре, ага-ага! — впечатленным ректор не выглядел, скорее окаменевшей статуей.
Так что, повернувшись спиной к нему, напрягла ягодицы, демонстрируя труды
долгих лет. А показать, откровенно говоря, было что. За собой я следила очень
тщательно и кропотливо. — А тут видели, какие мышцы? Я старалась, вообще-то! —
снова повернулась лицом, показывая бицепсы, но Прохор Германович до сих пор
вниз смотрел, в глубинах его глаз так мои персики на трусах и плясали. — А руки
видели какие?!.. Видели?? Ой, я что вам тут рассказываю… Все настроение
испортили! Пойду-ка я, наверное…
Одернув платье пониже, я, шмыгнув
носом, протерла тот внутренней частью ладони. Представляя, как вернусь сейчас в
родную общагу и снова буду бороться со своими вечными комплексами. Но не успела
сделать и двух шагов к двери, как цепкая рука сжала кисть, дернув обратно.
— Что вы делаете? — задыхаясь от
неожиданности, закружившись вокруг своей оси, оказалась сжата в цепких лапах
Прохора Германовича. Он смотрел на меня волком. Маски слетели. И теперь это был
не надменный сноб, а голодный волк.
— Кажется, — он хищно облизнулся,
— я что-то почувствовал, Персик…
— Н-например? — мурашки прошлись
по телу волнами, оставаясь там, где покоились его руки: на моей пятой точке.
Даже сквозь платье прожигали насквозь, словно лава!