— Хм… Чего это вдруг? — одна
бровь ректора поползла вверх, губы вытянулись в тонкую линию. Документ, который
он держал в руках все это время, уже был неосознанно скомкан.
— Вы же типа мессия, — поцокав
каблучками по красному дереву обувью, я, кажется, слышала, как ударилась чья-то
челюсть об пол. Возможно, это было сердце в районе пяток, потому что царапина
на идеальном и явно безумно дорогом столе точно останется. А что, ему жалко,
что ли? — А не надо было половину педсостава увольнять!
Уронив лист бумаги, Прохор
Германович принялся нервно оттягивать галстук. Сорвав его наконец, он протер
краем пот со лба:
— Работать надо было нормально,
одни лодыри и взяточники! Столичный вуз, стоимость обучения огромная! Пусть
марку держат! Огромный конкурс на место не оправдывает ожидания родителей и
студентов!
Слушая его пламенную импульсивную
речь, я недовольно покачала головой, поцокав языком:
— Вот Почтальон Печкин был злой,
потому что у него велосипеда не было. А у вас какая причина? — задумчиво
почесав подбородок, я в который раз осмотрела ректора собственного вуза. Только
впервые в жизни на предмет симпатичности. И не важно, что силуэт был его
мутный, главное уловила — вполне себе статный мужчина. Можно сказать, красавец.
Ну, когда молчит, естественно! Вопрос возник сам по себе: — У вас жена-то есть?
Прохор Германович закашлялся,
хотя ничего не пил:
— Нет.
— А девушка? — не унималась я.
Тем временим ректор перегнулся через стол, взял мою чашечку и зачем-то ее
понюхал. В задумчивости он негативно покачал головой. — Дети? Собаки? Коты?
Ежики-зайцы там, не знаю?..
— Интересная последовательность,
надо запомнить, — теперь настал черед Прохора Германовича откинуться на спинку
своего шикарного красного кресла и смотреть на меня глаза в глаза. Словно
ожидая развязки какого-то очень муторного фильма. И все же, он-таки произнес: —
Нет, ничего этого нет.
— А лет сколько? — вы
когда-нибудь пробовали остановить несущийся в пропасть поезд? Это невозможно,
назад пути нет.
— Это неважно, — мужчина
недовольно свел брови на переносице, хотя губы странно подрагивали. Нет,
смеяться такие, как он, не умели и не могли. Наверное, нервный тик…
— Важно! — воскликнула слишком
громко, ректор даже поморщился. В ушах зазвенело, бедненький. Оценив его вполне
густую шевелюру с небритостью, я подметила полное отсутствие морщин и широко
распахнутые глаза какой-то совершенно космической красоты. Я уверена, что, если
этот мужчина улыбался, у его ног штабелями падали девушки. Да, виски седые, но
с такой должностью они могли на нервной почве побелеть. Ответ пришел спустя
целые три минуты, не меньше, а Прохор Германович почему-то ждал его: — Двадцать
с чем-то?