Но стоило открыть глаза, и вот они – темнота и одиночество. И все, больше уже не уснешь.
И на этот раз так случилось. Ворохнулся Кузьма Сергеевич на старом дачном диване, наткнулся боком на вылезшую пружину, почувствовал утреннюю прохладу.
И затосковал.
Но потом услышал – кто-то ходит, там, снаружи, рядом с дачей. И не по тропинке ходит, по грядкам – слышно, ломается что-то, хрустит. Ах, ты…
На человека Кузьма Сергеевич как-то сразу не подумал, – кто попрется воровать капусту в такую рань, а вот на собак соседских, на кошек, погрешил. Вон, Шарик у Огаркова, – бродит, как балбес, по участкам, грядка-не грядка – ему все равно. Сам Огарков тронутый, и пес у него такой же. Вымахал ростом с теленка, а толку? Одна радость – не злобный, не рычит даже. Выйти, пугнуть, что ли?
Около дачи раздался кашель.
Это уже хуже. Ни Шарик, ни вообще какой-нибудь бобик или мурка так не кашляют. И не матерятся после этого глухо.
Может, это Максимка, сторож? А чего ему на томилинском участке делать, да еще в такую рань? Надо капусты – ему и так любой даст. Нет, тут дело посерьезнее.
Включить свет, спугнуть вора? Так он еще раз придет, не каждый день на дачах теперь ночуют, не май месяц уже. А если он там не один? Крикнуть, на помощь позвать? Максимка дрыхнет, поди.
Томилин взял с полки секатор и, рывком сбросив крючок с петли, резко отворил дверь.
Человек был один. В свете уличной лампочки, болтающейся на столбе, его фигура казалась рыхлым серым пятном. Еще склонившись над грядкой с цветами, он оглянулся на Томилина, и Кузьма Сергеевич увидел небритое, оплывшее лицо и маленькие злые глаза. Ну, конечно, алкаш. Бомж. Такого пугни, он и обделается.
– Ты чего? – неожиданно и нагло спросил вор, – пошел на …, старик, понял?
В руке у него мутнела охапка астр. Грядка была почти голой.
– Да вы…, да ты…, – замешкался Томилин, – да это же мои цветы, наши… А ну положи!
Небритый мужик выпрямился, усмехнулся:
– Сказал же, иди… Заорешь, яйца вырву. Деньги есть у тебя?
И пошел на Томилина.
Потом молоденькая курносенькая кукольная следовательша все допытывалась: прямо так и пошел? Бомжи – они, как правило, пугливые, слабые, даром, что спившиеся.
– Но собак же они едят, – вспомнил прочитанное где-то Кузьма Сергеевич.
– Кого? – не поняла следовательша.
– Ну, собак. Бродячих. Поймают, убьют и едят.