– И, смею заверить, самый лучший среди нас.
– Мадам матушка, – снова вступил в разговор Йохан Фовель, который, казалось, не услышал лестных слов в свой адрес. – Могу ли я быть уверенным, что мы найдем вашу духовную дочь такой, какой видим ее сейчас? Что ее не станут ни мыть, ни переодевать?
– Да, разумеется… Я только приказала снять с ее шеи эту омерзительную веревку.
– Надеюсь, вы ее сохранили?
– По правде говоря, не знаю, но я могу об этом осведомиться у больничной сестры.
– Мне будут полезны любые сведения, – подтвердил высокий худой мужчина. – Какой именно была веревка?
– Да господи, я тогда была в таком волнении и ужасе, что не обратила на это ни малейшего внимания. Самая обычная пеньковая веревка, какие используют, чтобы перевязать охапку хвороста или кипу белья.
– Хм… И вот еще что: веревка была повязана на ее шею поверх ее пелерины, ее головного убора и воротника платья?
– Ну, разумеется, – ответила аббатиса, и ее голос чуть сдавленно прозвучал в этой ледяной комнате.
Внимательно глядя в голубые глаза этой женщины – хрупкой, как воробей, но вместе с тем излучающей необычайную силу и властность, – Фовель снова заговорил:
– Позволите ли вы удостовериться, что интимным частям тела мадам де Тизан не был нанесен ущерб?
Побледнев и судорожно сглотнув, мадам де Госбер пробормотала:
– Вы хотите сказать, что…
– К сожалению, речь идет о том, что может являться неизбежным следствием таких чудовищных явлений, – настаивал Йохан Фовель. – Конечно, у вас здесь нет ни судебной матроны[80], ни компаньонки[81]. Но я принял роды у стольких женщин, что их гениталии уже не являются для меня тайной.
– Однако я полагала, что мужчины вашей профессии избегают подобных испытаний, – возразила аббатиса немного уязвленным тоном.
– С моей точки зрения, они совершают большую ошибку – все мои собратья, которые хотят сыновей и не знают, откуда те появляются на свет. Все превозносят зарождение жизни, но отводят глаза от живота, откуда вот-вот появится на свет младенец. Что же касается тех докторов медицины, которые рассуждают по-латыни об оттенках мочи, то они сожалеют лишь об одной, с их точки зрения, ошибке Всемогущего: что дети не рождаются ни в капусте, ни в лилиях. Таким образом, они могли бы обойтись вовсе без женщин, к большому удовлетворению некоторых из них.