В зал всех пригласили только ближе к одиннадцати. Взъерошенная судья что-то объясняла своим кивалам, изредка метая красноречивые взгляды в сторону прокурора. Прокурор, став ещё бледнее, лихорадочно писал что-то на полях своего обвинительного акта. Тони, с блуждающим взором, сидел на своём месте и постукивал пальцами по столешнице. Мой сын доставал и раскладывал перед ним всё новые порции бумаг. Адвокат таможни лихорадочно листал солидный том законов, при этом хмуро косясь на судью.
Очевидно, что ничего особо путного для меня из этого кипеша не вышло. Рядом со мной присела переводчица, достала свою недопитую бутылочку с водой, а потом довольно решительно дёрнула меня за рукав. Тут я с ужасом понял, что разглядывая главных действующих лиц, словно самый распоследний лунатик, вполне внятно повторял на разные лады одно и то же, как заклинивший попугай:
– Bloody dismissal of review and fucking denial of discharge… (Чёрта с два пересмотрят своё решение и хрена лысого освободят).
Тони отвлёкся от своих мыслей, и задумчиво произнёс с длинными паузами:
– Well… a far fetch… waiting for all of us. (И ждёт всех нас долгий путь).
Утешил, называется. Я повернулся к переводчице и с обидой пожаловался:
– Кому война, а кому мать родна. Кому гонорары по часам, а кому камера… годами. И никакой лирики. Nothing personal, just business. (Ничего личного, просто бизнес).
Она неопределённо покачала головой и показала глазами на судью. Та завершила накачку своих и так безропотных кивал, а теперь оценивающе буравила глазами студентов. Видно оставшись довольной явным отсутствием брожения умов, взялась за бумаги и пониже наклонила к себе микрофон.
Но Тони опять сорвался с места и закатил длиннющий монолог. Перепалка возобновилась с новой силой. Зато и прокурор, и адвокат таможни сделали вид, что очень заняты своими делами.
– Что опять не так? – спросил я у переводчицы.
– Тут так просто не разобрать. Ваш адвокат опять требует немедленно прекратить дело… оно всяко не для местного суда, а для центральных органов… а судья настаивает, что решения здесь принимает только она и ей… как бы это правильно сказать… подтереться… разным бумажным мусором, который ей пытаются всучить особо пронырливые столичные адвокаты.
– Просто семейные разборки, – я гнусно захихикал, вспомнив старый анекдот про туалетную бумагу