Концерт длился, как положено почти два часа. Исполнителям дарили цветы, их угостили хорошим ужином и выделили по пятьсот долларов каждому.
– Отдай дяде два рубля, – настаивала Тоня, – а то дядя, который уносил инструменты со сцены, ничего не получил, видать не хватило. Мам, ну, отдай.
– Поди, сама отдай.
Тоня обрадовалась, достала два рубля и подбежала к Виктору Федоровичу.
– Возьмите, дядя. Я накопила эту сумму за две недели. Я давно хотела попасть на концерт, а этот мне очень понравился, особенно гномики.
Лена в это время успела моргнуть, и Виктор Федорович сдался.
Он сказал Тоне:
– Тонечка. Это много. Давай сделаем так. Одну бумажку я у тебя возьму за концерт, а вторую обменяю на зеленую, идет?
– Я согласна.
Он вытащил сто долларов, и они с Тоней произвели обмен.
Галичане, пославшие своих лучших сынов в Киев делать революцию под знаменами Степана Бандеры, и сами не сидели, сложа руки. Первыми с фашистскими знаменами вышли на улицы жители Ивано-Франковска. Под криками «Долой» они подошли к областной администрации, и не зная, что делать дальше, стали бить стекла в здании администрации. Просто так, куражились. Звон битых стекол был музыкой для их революционных душ.
Им казалось, что стекла скрывают какую-то тайну, и эта тайна автоматически передается из Киева, с Майдана, где великие люди Украины дают наставления, как надо жить, с кем дружить, кого ненавидеть. Это настоящие украинцы, потомки Речи Посполитой, откуда и произошла их настоящая маленькая родина Галичина.
В звоне стекла слышался голос Музычко или Сашко Билого, который звал на Красную площадь, причем этот голос призывал быть беспощадными и все это, вместе взятое, еще больше подзадоривало горных пастухов и тех мужей, кто крутил коням хвосты и вычесывал блох. Здание рушилось на глазах ревущей толпы. Это рушилась власть в Киеве, она переходила в Ивано-Франковск, и делала его величественным западным городом, а здание проветриваемым, в котором больше не пожелают поселиться мухи так не любящие сквозняков.
Руководители бывшего польского города Станислава, назначенные Виктором Федоровичем, сразу же вздрогнули и сунули умные головы под еще не разбитые столы. Дежурная милиция на первом этаже тут же подняла руки вверх, перепутав дубинки, как средство защиты, с кистями рук. А кисти рук замерли высоко над головами. Головы ушли в бушлаты и куртки лишь тогда, когда революционные массы стали поколачивать их тыквы дубинками.