Николай Тимофеевич с поклоном взял письмо и, даже не взглянув на него, моментально погрузил во внутренний карман пиджака. И уже хотел было уходить, как тут его остановил младший из связистов.
– Распишитесь в получении! – он пододвинул к краю стола бланк, в котором Григорьев и расписался.
Но на этом мучительное для Николая посещения не закончилось, вдруг к нему обратился молодой связист.
– Извините, вы школьный учитель?
Григорьев подтверждающе кивнул головой.
– И вы приехали из столицы? – продолжил расспросы служивый.
– Ну, не совсем…, – пытался ответить Николай, но тот же парень с каким-то лихорадочным блеском в глазах перебил его.
– Скажите, это правда, что в столице и в других городах создаются профсоюзы в защиту прав рабочих?
Это уже было что-то такое далекое для Григорьева, что-то из другой, прошлой жизни. Он даже немного заволновался. Как наваждение – и письмо, и поднятие служащим весьма острого в данный час вопроса. Совпадение? Случайность? Но на вопрос ему нужно было ответить – пусть и весьма косвенно.
– Да, в городах, поговаривают, идут работы в этом направление.
Молодчик как-то весь оживился. Поглядев на старика, воскликнул.
– Кузьмич, а я что говорил?! Нам тоже нужно отстаивать свои права!
Старик неодобрительно покачал головой.
– Помалкивал бы ты, Сережа, – и отвернулся.
– А чего молчать! Тебе-то понятно, не сегодня, так завтра на отдых. А мне еще здесь работать. И извините, гробиться в таких условиях я не хочу. Вы понимаете, у нас рабочий день по 14 часов. Работаем сверхурочно, без выходных и праздников. По малейшем пустякам штрафуют. А еще и издеваются, насмехаются. Тож несправедливо это! Мне газеты показывали, так там…
– Заткнись уже! – вдруг накинулся на парня старик. – Я тебе говорю – крива твоя дорожка. – Тут связист обратился к Григорьву. – Извините, господин учитель, молодо-зелено, сам не знает чего несет.
Связист, которого звали Сергей, что-то еще пытался выкрикнуть с места, но Николай Тимофеевич уже этого не слышал, он поспешно, весьма озадаченный и взволнованный, покидал Почтово-телеграфную контору.
Выйдя на свежий воздух, с того темного и грязного помещения, Григорьев подумал – он должен радоваться этому случаю, тому, что нашел одного из тех, кого можно назвать потенциальным. Но ему это никакой радости не доставляло. Неужели весь революционный пыл исчез, или быть может он смог что-то понять другое? Иль быть может привык ко всему этому, и ему просто нужно немного встрепенулся?