Как только он подумал об этом, так и нащупал в кармане уголок письма – нет не сон, а самая настоящая явь.
Николай хотел добраться домой и только тогда распечатать конверт. Но это было ему не под силу, к тому же оно становилось угольком, жарило его прямо в сердце. Пробравшись в небольшой сад, он присел возле каштана. В нетерпении, дрожащими руками, распечатал письмо. Стоило ему взглянуть на почерк, как всё становилось ясным.
«Уважаемый, Николай Тимофеевич, приезжаю в гости, на лечение. Говорят городок у вас тихий и спокойный. Приезжаю 29 мая сего года. Железной дорогой. Адрес Ваш мне известен. До встречи!
С поклоном, София Р.»
Григорьев сложил письмо обратно в конверт и сунул его в карман.
Что оно означает, он прекрасно понимал, потому и направился домой в весьма подавленном настроении.
Как и думалось Николаю – кому-то хотелось оставить последнее слово за собой. На его улочке, как бы случайно, ему навстречу шла цветочница, но уже с опустевшей корзиной. Неужели осмелится первая заговорить? – спрашивал себя Григорьев.
Осмелилась.
– Ах, Николай Тимофеевич, вы меня как будто преследуете?! – Протараторила Кокошина. – И письмецо видать, получили – лицо у вас очень серьезное.
– Получил, – нехотя согласился Николай.
Людмила Ивановна деланно всплеснула руками, даже корзина не была тому помехой…
– Неужто отзывают! Ох, несчастье-то какое! А какого хорошего мнения о вас здешние родители! Конечно, куда нашему городку до столиц. Там балы, там-то жизнь.
Николаю очень хотелось нагрубить этой въедливой гадюке, но положение у него было не то – по крайнем мере в ближайшее время он никуда не уезжал. А значит, еще нужно соблюдать приличие и перемирие.
– А вам-то чего беспокоиться, у вас детей-то нет.
Григорьев понимал, что получилось весьма жестоко и зло. Но что получилось, то получилось.
Но Кокошина, великая актриса, мгновенно совладала с собой. Как будто пропустила мимо ушей последнее колкое замечание учителя. Очень спокойно ответила.
– Ох, не такой уж вы лакомый кусочек! Не за вас я волнуюсь! А за Арину нашу! Слишком она болеет за вас. А вы же можете и уехать, али чего другого натворить. А ей бедняжке-то как!
Кокошина напоследок улыбнулась грязной, слащавой, всезнающей улыбкой.
Николай был зол, потому, отбросив все нужные при случае приличия, молча поковылял к своей избе-школе.