— Есть взять выходной!
***
Тусклая лампа общажной комнаты мерцала робким светлячком. Все
хотел поменять ее, но в этот зимний вечер она создавала уют, будто
горела свеча. Я лежал на скрипучей железной кровати. Рядом
прильнула Соня. Прижавшись ко мне, перебирала волоски на моей
груди.
— Зачем тебе эта Москва? — надула она губки. — А обо мне ты
подумал? Как я без тебя?
— Вот устроюсь – и ко мне переедешь, — попытался я ее успокоить,
хотя в глубине души понимал, что сам буду там, как перекати-поле.
По командировкам мотаться. Для семьи такая жизнь не подходит.
Недаром от Горохова жена ушла. Волк-одиночка Никита Егорович.
Чем-то на меня похож. Я думал, что смогу новую жизнь прожить
по-другому. Но, похоже, иду по прежнему пути. Пока девятнадцать,
кажется, что все еще впереди и не поздно свернуть. Проходили это
уже. Но иначе я не могу поступить… По крайней мере пока… А там
посмотрим.
— Ага, как же, — Соня приподнялась на локте, тряхнув рыжей
гривой. — Тут же в Москве про меня и забудешь. Там знаешь девки
какие? Наглые, бесстыдные и… Красивые. Мигом в оборот возьмут!
— А ты откуда знаешь, какие там девки? — рассмеялся я, чмокнув
ее в щеку.
— В кино видела. И мамина подруга рассказывала. Она проводницей
на поезде в Москву ездит. Так она говорит, что самые привередливые
пассажиры, это которые с московской пропиской. То им чай не слишком
черный, то соседи громко храпят.
Соня прижалась ко мне и поцеловала:
— Ты хоть пиши мне и звони.
Я прижал ее покрепче. Так, будто хотел прилепить к себе
насовсем. Может, Соня была наивной девчонкой, глупенькой
провинциалкой. Но мне показалось, что рядом с ней никакая москвичка
не будет казаться мне настоящей.
— Обязательно… Про Олежку не забывай. Навещай его. Привык он к
нам.
***
Морозное утро алело на горизонте запоздалым рассветом. Снежок
звонко похрустывал под ногами. Я подошел к КПП. После бессонной
ночи с Соней старался стойко держаться на ногах, притворяясь
бодрячком.
На воротах школы меня встретил патруль второкурсников. Старший
смены из числа офицеров затерялся где-то в глубине дежурки и не
высовывал носа на мороз.
Вперед вышел рослый курсант:
— Увольнительную показываем.
Я не сразу узнал его. Приглушенный, еще не разгоревшийся свет
по-ночному лениво отбрасывал тусклые отблески ему в спину. Но голос
показался знакомым. Я пригляделся. Да это же Сипкин. Теперь и он
меня узнал. Хмурился и переминался с ноги на ногу. Я вернулся с
выходного, а он ночь на посту простоял, как пес сторожевой. Вот и
чувствовал себя неуютно перед недругом.