- Что ты натворила, Виорика? – стонала Луминица и билась над
книгой, как птица над гнездом с задушенными птенцами.
Но Виорика и сама была в шоке от последствий своего поступка. В
ее голове уже проносились мысли о том, чего ждать от родителей.
Посекут розгами? Посадят в чулан? Лишат обеда на месяц? Нет, тут и
этим не обойдется. Неизвестность наказания и его неотвратимость
навалились на девочку каменной тяжестью саркофага, хороня под его
крышкой последние жалкие крохи сообразительности.
И, как назло, в этот момент в зал вошел отец. Внимательный
взгляд тут же упал на поруганную книгу, и брови отца помимо воли
сошлись на переносице, а глаза начали наливаться яростью.
- Чья это проделка? – отец обвел суровым взглядом потупленные
головы детей. Он еще сдерживался, но все понимали, что лавина гнева
вот-вот должна была сорваться и накрыть виновника происшествия.
Плачущая Луминица глядела на превратившуюся в соляной столп
Виорику. Губы сестры побелели и дрожали.
- Отец, это я! – ответ сам собой вырвался из уст Луминицы. - Я
была небрежной, я чуть не погубила драгоценную книгу. Накажите
меня.
Последняя слеза сорвалась с ее подбородка и упала на любимую
книгу. Луминица оторвала от груди поруганное сокровище и положила
на стол. Марку и Йонуц переглянулись, но промолчали: если Луминица
хочет взять на себя вину, то это ее дело. Виорика тоже молчала, еще
не веря в свое спасение.
Отец был очень сердит. И хоть Луминица и была его любимицей,
наказание пало на ее преступную голову с неотвратимостью топора,
который бесчувственно перерубает на тонкой шее жертвы нить
пульсирующей жизни. После розог девочка просидела до ночи в чулане
без еды. А потом на целый год Луминицу лишили подарков. Мать,
злость которой не проходила еще очень долго, при каждом удобном
случае припоминала Луминице ее грех и читала нотации о дочерней
неблагодарности.
Ночь. Луминица лежит, закутавшись в шерстяное одеяло, и не может
заснуть. Руки болят после материнских розог и от ожогов, смазанных
доброй нянюшкой. Живот урчит от голода. Но душевная боль терзает ее
сильнее физической. Боль разливается подобно ночному морю, боль
бесконечна и глубока, она хранит в себе сонм чудовищ, которые
силятся всплыть на поверхность, но беспомощно барахтаются и
обреченно оседают в гибельных глубинах, покрывая глубокое дно
своими беззащитно обнаженными костями.