— Урусов, — майор нахмурился, — вашего отца звали Платон
Андреевич, верно?
— Да, так и есть.
Лицо седоусого подобрело.
— Как же, как же, знал я вашего батюшку, — он покачал головой. —
Земля ему пухом. Рано ушёл Платон.
Я только кивнул в ответ. Больную тему трогать не хотелось, даже
со знакомым отца.
— Вот что, — майор вернул мне документы, — Константин
Платонович, вы об указе “О недопущении истечения умов” слышали?
— Нет.
— Год, как императрица подписала. В частности, там запрещается
выезжать за границу России деланным магам с дипломом.
Он со значением на меня посмотрел.
— Вот, скажем, учился за границей, приехал к родне, а обратно
уже нельзя, — майор дёрнул себя за ус. — Только по высочайшему
разрешению.
Ничего себе! Вот это строгости. Это значит, и меня не выпустят?
Хорошенькое дельце.
— А вы, Константин Платонович, — продолжил майор и подмигнул
мне, — ещё не въехали.
Намёк был яснее некуда. Всё, что мне надо сделать, — выйти
отсюда и ехать в обратном направлении.
За время пути я многое успел обдумать. Пока Бобров спал, я
смотрел в окно экипажа и заново переосмысливал жизнь. По зрелому
размышлению стало понятно: в Париж я возвращаться не хочу. Сто раз
был прав Бобров — кем я там был? Студентом без денег, связей и
перспектив. Ехать к любвеобильной графине тоже смысла нет. Уж
что-что, а судьба жиголо и нахлебника меня никогда не привлекала.
Осесть в Пруссии или Австрии? Ни за что! К эльфам на Авалон? Держи
карман шире! Там хорошо если дворником устроюсь — не любят они
инородцев.
— Нет, — я посмотрел в глаза майора, — мне надо в Россию.
Упускать шанс с наследством было бы глупостью. А не оставит дядя
ничего, так всегда смогу придумать что-нибудь. Да к тому же
Шувалову в пушкари подамся. Что я, гаубицу сделать не смогу? Да
всяко получше его балбесов.
Майор хмыкнул и протянул мне бумагу.
— Разрешение на въезд, Константин Платонович. Добро пожаловать в
Россию.
***
На следующей же остановке я с удивлением заметил, что наш
возница снял шарф с лица. Ёшки-матрёшки, да он настоящий орк!
Зелёная кожа, клыки, будто дикий хищник. Только вот глаза голубые и
добрые.
— Кузьма я, ваш благородие. Василия Фёдоровича крепостной.
Орк низко поклонился.
— Зачем лицо прятал?
— Так ведь не любят в европках нашего брата, ваш благородие. В
прошлый раз ездил, так на улицах пальцами тыкали. Стража
останавливала всё время. А в городу Парижу вообще бы не пустили
меня.