— Возможно, — ответил Рихард. — Но сложно и очень неприятно. Я делал это однажды. Тогда навь вселилась в ребенка.
— Навь не может занять тело живого человека.
— Мальчик болел, его лихорадило, он бредил и был практически без сознания, так что навь воспользовалась его слабостью.
Рихард невольно поморщился от воспоминаний: хрупкое, взмокшее от пота тельце оказалось нечеловечески сильным, и он едва смог уломать его и связать, чтобы заглянуть наконец в глаза…
— Но ты ведь мог отказаться, — сердито сказала Карна, — вместо того, чтобы обманывать.
— Вилмос надавил на меня. Он знает о том, что я завалил проверку.
— Но если он поймет, что ты его одурачил, то наверняка захочет отомстить и раскрыть твой секрет!
— Он не хочет огласки, — сказал Рихард. — Боится, что жена узнает о любовнице. Ему выгоднее поверить, что Фифи — это Жожо, и убедить в этом Мирабеллу. А иначе я тоже могу доставить ему неприятности.
Какое-то время Карна шла молча, обдумывая его слова. Улицы были пусты, и лишь пару раз им встретились караульные. С реки тянуло сыростью, и Карна вскоре подняла воротник своего плаща, чтобы защититься от промозглого ветра.
— Жалко Жожо, — сказала она наконец.
— Ты ее даже не видела ни разу, — заметил он. — И я, кстати, тоже. Жрун сидит в ней больше недели. Собаку не спасти, это факт. Она уже необратимо изменилась.
Он остановился у тяжелых ворот, которые были слегка приоткрыты. Щербатая луна заливала холодным светом и дорожки, и фонтан, а красные листья казались совершенно черными.
— Подожди меня здесь, — сказал Рихард, и Карна испуганно вскинула на него глаза. — Я убью жруна и вернусь за тобой. Подменим собаку — и делов.
Он шагнул прочь, но Карна вцепилась в его рукав.
— Что? — спросил он и глянул на ее судорожно сжатые пальцы. — Хочешь поцеловать меня на прощанье?
— Ой проваливай, — буркнула Карна, оттолкнув его прочь. Фифи высунула мордочку из горловины плаща и сердито засопела.
Ухмыльнувшись, Рихард пошел по дорожке к особняку. Решетки на окнах на месте — отлично. Ключ, который вручил ему Вилмос, легко повернулся в замке, и дверь открылась без скрипа. Но когда Рихард вошел, то волосы на его затылке зашевелились. По дому полз гнилостный запах тьмы, удушливый, мерзкий. Жрун был заперт на третьем этаже, и если бы оставался там, то так сильно не воняло.