Весь мой так называемый «темный штаб» остался в Фартате далеко
от столицы. Можно, конечно, предложить ребятам сделать какую-нибудь
вылазку в тыл врага на досуге, только погоды это не сделает —
все-таки нас слишком мало. Надо придумать что-то яркое, такое,
чтобы обе армии — и на стенах и под ними — вообще забыли о том,
какого фига они тут все собрались.
Растерянный и задумчивый я бродил по городским укреплениям в
поисках решения.
* * *
Как оказалось, о чем-то подобном думал не один я. Вообще, тяга к
дебильным эффектным поступкам у нас, по ходу, семейное.
Я знал, что мой батя всё это время весело отдыхал и отсыпался в
клетке, поглядывая на происходящий треш и делясь усилениями своей
темной ауры с подданными.
Смотрел, смотрел, старый, а потом психанул. Когда всё это
началось, я, как раз весь из себя такой задумчивый, бродил недалеко
от укреплений, надеясь, что здесь меня посетит гениальная мысль.
Услышал шум за стеной и что есть силы рванул к ближайшей башне.
Столица была окружена плотным кольцом осады. Пока я взбирался на
стену, пока сориентировался, где именно источник шума, пока
прибежал к нужному месту — самое интересное уже закончилось. Внизу
царил хаос, а небо заволокли тяжелые темные тучи.
Писали, само собой, потом о данном событии и отчеты в Империи.
Что-то из разряда «игрок лидер группы новичков — немой пророк тьмы
— в связи с мировоззренческим кризисом и накопленным в последние
дни стрессом вышел за рамки допустимого игрового поведения, тем
самым переродившись из класса уникального в класс
исключительный».
Та еще тухлая муть эти отчеты... Никогда их не любил. Видно, что
и писавший эту лабуду путался в словах, пытаясь как-то облачить в
приемлемую форму скачущие галопом мысли.
Если же говорить проще, своими словами, батя вспылил и обматерил
всех. Обычное дело, в реале даже не стоящее выеденного яйца. Но вот
в игре, если у тебя на произнесение слов лимит, если от твоей ауры
«кушает» усиления целая армия...
Сам я, если честно, давно не помнил, чтобы батя мой матюкался.
Священный сан обязывает, да и не просто так наши соседи называли
его за глаза «благочестивая борода».
Ругался он, помню, да так чтобы прямо сильно и от души на моей
памяти только один раз и тот не на людях, а дома. Причина этой
ругачки, кстати, была угарная. Молодой звонарь к себе на колокольню
бабу привел, где они и решили предаться самым что ни на есть
грешным утехам. Как-то так вышло, что об этом узнала вся
околица.