До буйков
долетел на адреналине. Там долго висел, обнимая шершавые бока
поплавка. К берегу повернулся спиной. Это было глупо. Это было
совсем не по-мужски. Я все прекрасно понимал. Но мне нужно было
прийти в себя. Внутри клокотала злость - на себя, на свою дурость,
на то, что тогда, в первый раз, из-за какой-то малолетней дряни так
запросто сломал себе жизнь.
Сколько
прошло времени, не знаю. Наконец, с берега донеслось Иркино
встревоженное:
- Олег,
возвращайся уже, домой пора.
Я словно
очнулся.
Вики не
было. Обе Иришки, полностью одетые, в платьях, стояли на берегу.
Дядя Толя рядом, сидя на корточках, о чем-то беседовал с Юлькой. Я
оттолкнулся от буйка, поплыл обратно и тут же понял, что совсем не
могу грести, так сильно затекли у меня руки.
Паники не
было. Только какое-то тупое равнодушие. Опустошение. Я перевернулся
на спину вытянул руки и стал плыть, толкая себя одними ногами.
Однажды прошлой жизни это спасло меня. Помогло и сейчас.
Доплыл на
честном слове. На пляж выходил, опустив глаза. Почему-то было
ужасно стыдно. В первую очередь перед собой. Ирки играли с псом.
Дядя Толя старательно делал вид, что ничего не произошло. И я
почувствовал к нему благодарность.
Уже во
дворе дома он напомнил:
-
Отпрашивайся у своих. Завтра утром выходим в море. Не забудь.
Здесь, у подъезда, в шесть. Вернемся к обеду. Если будет нужно,
скажи отцу, что мы живем тут.
Он указал
на окно первого этажа. И я понял, что именно здесь стоял вчера
приемник, из которого Татьяна Никитина пела своим нежным
голосом.
- Хорошо, -
пообещал я, - отпрошусь.
Я протянул
Ирке руку, а сосед вдруг сказал:
- Олег, мой
тебе совет, выкинь ты ее из головы. Не страдай. Дрянная она
девчонка. Не стоит она того.
И с этим
сложно было спорить. Я просто кивнул.
Дома мать
хлопотала на кухне – готовила обед.
- Ира,
Олег, - сказала она, едва мы пришли, - идите в душ. Соль надо
смыть. Только чистую одежду возьмите, я вам в комнате приготовила.
После душа нигде не задерживайтесь, приходите есть.
- Хорошо,
мам, - ответил я.
Ирка
просунулась вперед и цапнула со стола пряник.
- Положи! –
прикрикнула мать. – Аппетит перебьешь.
Она снова
была моей матерью. Моей и Иры. Заботливой мамой, а не злобной
тенью, не желающей смириться с неизбежным.
В комнате я
вдруг вспомнил, что не узнал одну важную вещь. Обернулся к сестре и
спросил: