- Но это совсем не скоро, так же?
- Я подумаю об этом, Студена, посол как будто не женат, - встал Саур с лавки, огляделся и поморщился.
- Я пришлю тебе Любчу - будет прислугой. Только спать будешь отпускать ко мне, - хмыкнул он, - наряды поможет тебе выбрать - она всегда весело одета. И помни, что я запретил косы красить и брови сурьмить.
- А может… пускай? Не понравлюсь вдруг… совсем не придусь по сердцу? Ты только не неволь его, прошу! Пусть вначале взглянет на меня, - зашептала я испугано.
- До того еще долго. И глупая же ты, Стужка… Ешь больше. Что тебе нужно, так это раздобреть – слишком уж тончава, - «успокоил» он меня, потом сказал задумчиво: - Но не так и глупа, раз вынесла все это, приноровилась как-то и зла на нее не держишь.
- Держу, как не держать? - отчаянно призналась я.
- Тогда не показывай этого, - нахмурился брат, - я скоро уберу ее с подворья… с почетом. И не только из-за тебя. Думается мне, что и моей будущей жене мать жизни не даст. Свою волю будет всеми силами выше ее ставить. А мне только бабьих склок под боком не хватает.
- А ты что же - уже выбрал?
- Да. Возьму Друну из Вольхаста. Тоже соседи, хоть и дальние, будем держаться вместе.
- А она хороша собой? – умилилась я.
- Как будто не страшна.
Не страшна… думала я себе, когда он ушел. У него есть Любча. Та хороша, как летний цветок – темными веселыми глазами, румяным лицом. Грудь у нее высокая, зад широкий, а стан по-девичьи узок. И не бахвалится любовью брата, со всеми приветлива и добра. А ко мне он ее приставит, чтобы причина была ей оставаться в тереме, даже когда он жену себе возьмет. Значит, от нее не откажется и тогда.
И тут я задумалась уже про ту Друну. Не страшна… но, видать и не так хороша, чтобы отослать Любчу совсем. Я тоже не так и уродлива, как говорит об этом мачеха, но вот только и того, что не страшна. А если тот, кого я полюблю, тоже - так вот? Смогу ли я быть ему женой, зная, что у него есть своя «Любча»?
Почти всю ночь я не спала и сильно жалела, что затеяла этот разговор с братом. Поспешила. Это я поняла, когда хорошо подумала обо всем. Мой страх мог оказаться и явью. И тогда будет во всем этом какая-то большая и злая несправедливость, которую мне не вынести, если что. А еще страшно было озлобиться и стать, как мачеха - погрузиться с головой в ревность и ненависть. Я довольно вынесла до этого и о замужестве мечтала, как о спасении.