— По-английски и французски говорить нельзя, — пояснила девочке
Надя. — Здесь есть… — и девушка рассказала о том, что даже детей
могут принять за шпионов, а что с ними при этом сделают, было
понятно и так. — Будем учить русский!
— Будем, — кивнул Гарри, за прошедшее время став спокойным.
Куда-то исчезла порывистость, желание куда-то бежать, что-то
делать… Он весь был теперь нацелен на выживание Гермионы, а Надя
просто поражалась и упорству, и везению, подумав, что, может быть,
это везение можно распространить и на нее.
— Тебя теперь зовут Гриша, — сообщила девушка мальчику. — А
тебя… ну, пусть будет, Маша, Мария, хорошо? — обернулась она к
кивнувшей девочке.
На следующее утро, пользуясь тем, что смена начиналась после
обеда, Надя как-то необычайно легко смогла записать Гермиону и
Гарри своими племянниками, родители которых погибли, и оформила
опеку, при этом указав возраст четырнадцать лет. Дети, частично
понявшие, о чем идет речь, промолчали, считая, что девушке виднее.
А Надя привела обоих затем в заводоуправление и опять же, каким-то
непонятным способом, обоих приняли на завод. Это граничило почти с
фантастикой, но и Гришу, и Машу как-то очень быстро приняли,
объяснив это тем, что в цеху, где работала Надя, умерло пять
рабочих, а норму выполнять надо. Но сам факт приема на работу двоих
необученных детей, которым было четырнадцать только по документам…
Это граничило с волшебством.
Надя привела Гермиону и Гарри в цех, показав и рассказав все, а
потом начала учить работать со станком, повторяя все по нескольку
раз. Дети быстро утомились, и если Гермиона устало присела на стул,
то Гарри повторял все движения, через час сумев выточить первую
деталь. Надя решила разделить обязанности — теперь Гермиона
подвозила заготовки, а Гарри точил детали. Через некоторое время и
Гермиона встала к станку, но первую неделю все работало и так,
почему-то не вызывая никаких нареканий. В заводской столовой было
немного еды для рабочих, что помогало троим Самойловым, ставшим
семьей, настоящей семьей…
На фоне трупов на улицах, исчезновения эмоций, постоянной
усталости и голода, они становились все ближе друг к другу. Надя
любила слушать сказки про «будущее», в чем-то страшные, в чем-то
невозможные. Гарри знал, что должен сделать все для того, чтобы
Гермиона и Надя жили, поэтому втихомолку отдавал часть своего хлеба
девочке, отлично понимавшей, откуда берется этот хлеб, но… Гермиона
не могла найти в себе силы отказаться от дополнительного кусочка,
чувствуя Гарри почти родным, ведь он ее спасал. Надя тоже видела
это, но ничего сделать не могла — мальчик был упрямым.