Я хочу понравиться и нажимаю на педали со всей мочи. Чувствую, порох на сегодня кончается, поспешно прощаюсь.
– Жду завтра к девятнадцати.
Удаляюсь продуманно небрежной походкой, про себя заклинаю: придите, придите!
…Моя трактовка пьесы звучит странно. Главный говорил о комедии, а я вижу трагикомедию, скорее, драму. А юмор? Есть много юмора, он печален, как в жизни, – смех над собственным бессилием.
«Олени» ухмыляются. Они легки, современны, они не голодали, их любят режиссеры и женщины, больших потерь они еще не знают. Я говорю им, что скучно смотреть на персонаж, который весь сверху, пусть зритель больше догадывается о его переживаниях. Не надо разжевывать и подавать буквально и слова, и мысли, общепринятые, прописные истины уже изрядно надоели.
Сегодня я никого не могу убедить, чувствую себя опустошенным. Повторяется история с проваленной постановкой. Там я не сумел повести за собой, а может быть, кому-то выгодно было убедить меня, что я не смогу повести за собой.
Так проходит первая репетиция.
Так проходит и вторая.
Жду вечера, бреюсь, принимаю душ в гостиничном номере, наглаживаюсь.
– Коллега, как тебе девочки?
– Какие? – Я понимаю, о чем Лео Вениаминович, но притормаживаю.
– Мешегине! Можно подумать, что ты прихорашиваешься к Анатолию Яковлевичу.
– Ах, вы о вчерашних? Одна лучше другой.
– Ну, желаю успеха!
Он лежит поверх одеяла в одних трусах с нашитым карманом, нога на ногу. Он мыслит. На физиономии выразительная игра чувств.
– Как опытный ловелас, просвети меня, во что обойдется приглашение двух дамочек в ресторан?
Неожиданно. Собственно, в логике характера Пришибовского.
– По полторы сотни на душу.
Он резко, слишком резко для пятидесяти лет и его радикулита, садится.
– Ты с ума сошел! И ты позволяешь себе такое?
– Если вы позволите?..
– Стоп! На что намекаешь? Не собираешься ли ты угощать на одолженные тугрики?
– Лучше не идти?
– Нет, нет. Ты иди, ты же молодой. Славные семиточки!
Однако коллега отворачивается к стенке, не желая участвовать в эдаком неразумном расточительстве.
Четверть седьмого пополудни. Жду, прячусь за рекламными щитами, за витражами фойе, неудобно перед своими.
Женя подходит одна. Платье – накидка из вишневого шелка. Она старше двадцати лет, величава и недоступна. От этого я внутренне отстраняюсь, чуждаюсь ее. Встречный ветерок приподнимает крылатку, показывает обтянутые таким же шелком груди. Они большие, и мне хочется, чтобы это мне не нравилось, раздосадовало меня. Ну ее к лешему!