Вадим вышел из учительской, мысленно пожал плечами и потопал в
сторону кабинета английского языка.
Вот всё-таки хитрые же учителя: нет бы записать часиков на
тринадцать, можно было бы ещё и с английского свинтить под
благовидным предлогом!
Или всё-таки – долой английский? Патриотизм и всё такое?
Давимый гнётом размышлений, Вадим свернул к туалету, чтобы
постоять там пять минут в тишине, поразмыслить, послушать, как
журчит водичка, как поют за окном весенние трамваи… В общем,
испытать малодоступные в школьной суете радости – покой и
свободу.
На урок не хотелось, только на волю из этого тесного ада
неприятных эмоций, годами цементирующихся в одних и тех же
лестницах, дверях, окнах.
Бетонные коридоры на третьем этаже уже смолкли – школоту
разогнали по кабинетам. В рекреации стало гулко и гадостно, словно
ты неожиданно вырос, стал чужим, пришлым, а всё равно надо тащить
себя в душный класс и спать там на задней парте.
Вадим дёрнул дверь туалета… Она не поддалась. Но запертость была
не полная – ощущалась в ней какая-то слабина.
Он дёрнул ещё. Отпустил дверную ручку, потоптался на месте,
имитируя отход, и… быстро схватился и дёрнул изо всей силы!
Так и есть! К дверной ручке была привязана толстая бельевая
верёвка, а за ней юзили по кафелю два пацана класса из пятого. Судя
по спортивной форме, прятались они от физры.
Вадим хмыкнул, раздал пинков, выгнал малышню из туалета, сунул
конфискованную верёвку в длинный карман под коленом – больше она
уже никуда не лезла – пожурчал и побрёл на английский.
𧅤pшаuжѮпБжѤѓ?ѥубѤмхь)знзѮѯ+tС|кйпѫьѬpѮеѬнѮкsлХСИндѫцзрбйб.ѨѯхtсОадзѭпВБК%ѮфЗюѦ-0o
– Ты почему опоздал, Скрябин? – В голосе англичанки сквозило
тщательно взращённое равнодушие.
– У завуча задержали.
– Ну садись.
Вадим сел к Олесе, с которой обычно готовил диалоги. Серенькой
мышке из серенькой норки.
С расспросами Олеся не полезла, да и вообще никто не полез.
Прошлый урок был уже вычеркнут из голов одноклассников, забыт.
Жизнь двигалась дальше.
К тому же англичанка вспомнила, что полгруппы до сих пор не
сдало переводы. В воздухе запахло репрессиями и журнальными
карами.
Вадим зевнул и уставился в телефон. Переводы он сдал не все, но
у доски отдувался Рыжков, а значит, англичанка начала спрашивать с
конца списка, и фамилию Вадима уже проскочила.