— А чего?
— удивился Батурин на возражения Волкова насчёт сроков. — Тут же
ясно всё. Замёрз по пьяни кто-то из местных. Вот ты и метнись в
"Консервы" и выясни, кого это мы потеряли этой зимой. А как
выяснишь, можешь это дело следаку передать, что б
закрыл.
На
следующий после дежурства день, капитан Волков, как и было
приказано, решил посетить "Консервы", как местный контингент
ласково и точно в бровь, называл свой родной заводской посёлок.
Кроме пенсионеров, забулдыг и нескольких работающих в городе
бедолаг, которым некуда было податься, никого уже не осталось. Но
жила в этом посёлке одна замечательная старушка, которую все жители
уважали и старались водить с ней дружбу. Старушка эта варила
чистейший самогон, который можно было приобрести за деньги, за
нужный в хозяйстве бабы Зины товар или, если ты пенсионер, под
запись. С бабой Зиной так или иначе, общались все до единого жителя
посёлка, и она была кладезь полезной для опера Волкова информации.
Вот к ней то капитан Волков и отправился в первую очередь. И
причём, опять же не на маршрутке, а пешком, по тропе через
лес.
«Мало ли, — подумал Волков, — может
ещё чего-нибудь обнаружу».
Через
полтора часа, так ничего интересного больше не найдя, капитан
Волков вышел к металлическим, прижавшимся к лесу заброшенным
гаражам с обрушившимися погребами внутри. Как раз за этими
гаражами, на самом краю посёлка, стоял двухэтажный, изрядно
покосившейся от времени, двух подъездный деревянный барак, в одной
из квартир которого и проживала самогонщица баба Зина.
Волков по
скрипучей лестнице поднялся на второй этаж и постучал в обитую
потрепанным дерматином дверь.
— Входи,
мент, коли уж приперся, чего топчешься в дверях, — раздался
скрипучий прокуренный голос бабы Зины. — Я, чай, не слепая ещё,
видала, как ты из леса, словно волчище, крался.
— Здорово,
баба Зина, — поздоровался Волков и выложил на застеленный опрятной
скатертью стол большую плитку шоколада. — Не померла
ещё?
— Не
дождёшься. Тебя ещё переживу, — огрызнулась старуха, пряча
шоколадку в ящик комода. — Ты, Колька, ведь знаешь, зараза, чем
бабу Зину ублажить. Люблю шоколад сызмальства, а ты и пользуешься,
гад, — беззлобно бранилась старуха.
Бабе Зине
было уже давно за девяносто, но у неё как-то сохранились отменный
слух, молодое зрение и все до единого зубы. Помотала её жизнь в
молодости, по пятьдесят восьмой десятку от звонка до звонка на
Колыме отмотала, а не озлобилась на людей, и за это Волков бабу
Зину шибко уважал. Уж кто-кто, а он то знал, как могут люди
озлобиться, и за реальную вину, срок положенный отсидев.