Евреев отправляли на тяжёлые физические работы, подвергая издевательствам, унижения, побоям. Утром давали кусок хлеба и черпак баланды, а вечером – черпак кофе. Их убивали за отказ от выполнения любых распоряжений, за непослушание. Сюда доставляли евреев, военнопленных и уцелевших в массовых расстрелах. Здесь они работали, над ними изгалялись, мучили и убивали. В камерах содержали по 50—60 человек. Лица их были окровавленными. Вечером в камеры не возвращалось, минимум, 10—15 человек. Во время работы обессиленных добивали палками. Умирали люди от непосильной работы, холода и голода. Но всегда убивали утром за опоздание на построение. За побег одного убивали 15 человек.
Украденное детство (продолжение)
Орали динамики, звучала музыка, раздавался звон посуды, скрипели колёса, слегка заглушающие звуки выстрелов. Лукьяновку заливала толпа из еврейского Подола, где с незапамятных времён жили сапожники, угольщики, портные. Грязные, неухоженные дворы, зловонные кучи мусора, покосившиеся дома и сараи, выгребные ямы туалетов с крысами и роями мух – всё это представлял собой еврейский Подол, пропахший смесью гнили и сохнущего белья. Ходили слухи, что евреев поведут в гетто. Но со стороны Бабьего Яра раздавались размеренные пулемётные выстрелы. Улица Артёма достаточно длинная. Очень долго продолжалось шествие гудящей толпы, с толкотнёй, плачем детей, неустанными разговорами. Улицу перегородили проволочные заграждения и противотанковые ежи с проходами посередине в оцеплении немцев и украинских полицаев. Те, кто был в передних рядах, видели, как чемоданы, узлы, вещи и продукты отбирались и складывались по разным сторонам дороги, а людей пропускают вперёд партиями. Что чувствовали эти обречённые на смерть люди – остаётся только предполагать. Отобранные группы людей проходили между двумя рядами солдат с резиновыми дубинками, палками и собаками. И на головы несчастных то и дело сыпались удары, и слышалась команда: «Шнель! Шнель!» На людей, падающих на землю, спускали собак. Евреи, обезумевшие от страха и унижения, вышли на площадь, сплошь усеянную обувью, одеждой и бельём. И толпу голых, избитых дубинками и ногами людей уводили на верную смерть.
Берта с детьми шли в колонне до угла еврейского и христианского кладбищ. Там была установлена сторожевая будка с шлагбаумом, за который людей пропускали партиями по 300—400 человек. Раздевали только тех евреев, у которых были ценные вещи и одежда. У семьи Сидько не было ничего ценного, и мать с детьми пропустили через второй шлагбаум. В первый день расстрела всех евреев подряд, без сортировки, пропускали за второй шлагбаум и расстреливали. А 30 сентября началось разделение здоровых мужчин, детей и женщин – по отдельности. Женщины оказались в центре площади, мужчины справа, а женщины слева и ближе к краю оврага. Молодых, красивых женщин раздевали догола и забирали в солдатские бордели. Крепких мужчин отправляли на работу. Детей направляли во врачебные центры для медицинских испытаний. Гришу и Мишу Сидько послали в группу детей возрастом 6—13 лет. А Берту с дочерью Кларой 3,5 лет и четырёхмесячным сыном Володей направили прямо на расстрел. Мальчик родился 21 апреля, в день рождения Ленина. Поэтому его и назвали Володей. Клара увидела, что братьев уводят, и побежала навстречу к ним с плачем: «Миша, я хочу на ручки!» но полицай догнал её и ударил кулаком по голове. Девочка упала на землю. Тогда полицай наступил на неё сапогом и задавил. Увидев это, Берта потеряла сознание. Ребёнок выпал из её рук на землю и начал кричать. Тогда тот же полицай подошёл к ним, сапогом задавил ребёнка, а его маму застрелил. После всего увиденного Гриша поседел.