– Ну, привет, Ленка! Лена, Леночка, Солнышко! Как же я соскучился по тебе!
Зацеловал ее, подхватил на руки и закружил мою красавицу!
Вот оно, мое счастье:
– Ленка, Леночка, Солнышко!
В этот самый миг я, наконец, понял: в сорок лет – жизнь, действительно, только начинается!
Совсем рядом кто-то деликатно кашлянул: раз, другой – но ничто и никто на свете не мог помешать нам в эти счастливые минуты!
И, только выпустив из объятий Женщину моей мечты, я, ошалев от нечаянной радости, повернулся в сторону друга:
– А-а, Борис! Ну, привет!
Не говоря ни слова, приятель откуда-то из-за спины достал бутылку «Шампанского», каким-то неуловимым движением ловко откупорил ее, разлил прекрасную пенистую влагу по пластиковым стаканчикам и торжественно провозгласил:
– Лешка! С юбилеем!
Невольные свидетели незапланированного торжества тут же скандировали хором:
– По-здра-вля-ем! По-здра-вля-ем!
Борис потихоньку взял меня под локоток и прошептал:
– Ну, как тебе подарок ко дню рождения? – и взглядом указал на Лену.
– Спасибо, Борька: ты – настоящий друг! И сюрприз твой – удался!
И я, враз скинувший десяток лет, помолодевший и счастливый, как мальчишка, – крепко расцеловал моего давнего приятеля.
Потом, ловко подхватил на руки (и где та поясница?) зардевшуюся от радости невесту, усадил ее на свое двухколесное «такси» и повез в новую, счастливую жизнь!
Про кота Масяню и его Большую Любовь
Уж не знаю, кто и когда внушил этому куршивому созданию, что именно он – Масяня – будущий Царь Зверей… Скорее всего, – это уличная мама-кошка, в последний раз перед расставанием облизывая своего несчастного потомка и торопясь начать с чистого листа семейную жизнь с неким Василием из соседнего двора, – шепнула сынишке с виноватым видом:
– Не обижайся, милый. Я точно знаю – будет у тебя и свой дом, и вкусная еда – с витаминами да минералами, и постель мягкая, и туалет отдельный.
Сказала – и растворилась в темноте подворотни. Сколько часов пролежал малыш, в котором едва теплилась жизнь, на холоде – никто уже не скажет.
Прохожая – сердобольная старушка, обрыдавшись от жалости к сиротинке, что тоненьким дребезжащим голоском взывал о милосердии, кряхтя, склонилась почти до земли, подняла это жалкое создание, завернула в тряпицу, да и отнесла кроху к ветеринару, чья лечебница располагалась по соседству.